Вкус запретного плода

Этот дом внутри большого дома был, пожалуй, самым чудным чудом из всего, что Марина здесь увидала, словно в тот самый миг, когда у Марины от страха и ужаса перед ударами судьбы окончательно замерло сердце, ей вдруг приоткрылся уютный, теплый кармашек, куда можно забиться, чтобы прийти в себя, перевести дух, выплакаться.

И Марина заплакала. Сказалась усталость от сумасшедших предыдущих суток. Так сладко ей здесь еще не плакалось. Она свернулась клубочком в углу кровати, положила голову на подушку, подтянула ноги к подбородку. На этой кровати она ощущала себя как бы еще одним, третьим ребенком — вчерашний акушер, сама будущая мама, лежала и плакала тихонько, даже не всхлипывая, чтобы не разбудить малышей. Маша не спрашивала ее ни о чем, просто достала из шкафа старенький шерстяной клетчатый плед и укутала им Марину до самого подбородка. И Марина плакала себе под пледом, пока не заснула, жалея лишь, что не может тоже приложиться к Машиной груди.

Вспоминая потом этот первый месяц в Крольчатнике, Марина удивится тому, как часто она тогда плакала, и Денис скажет, что это типично для начала беременности. Но эти слезы оказались переломными. Отныне, если Марине хотелось плакать, она стремилась делать это уже не у кого-то на плече, а просто сразу срывалась с места и убегала сюда, к Маше-Илюше, даже если их обитатели куда-то уезжали и здесь переставали топить. Ничего! Марина забивалась на постель, зарывалась сразу под два одеяла, зная, что никто не будет на нее потом за это сердиться, свертывалась калачиком, конечно, мерзла, но терпела и не уходила отсюда, не выплакав до конца всех своих обид и огорчений и не умывшись после этого из стоявшего в коридорчике ведерка, частенько пробив ледяную корочку.

Так что с этих пор в Крольчатнике не видали Марининых слез, наоборот, она постепенно прослыла человеком очень выдержанным и стойким, даже слегка холодноватым и флегматичным. И одна только Маша знала, что на самом деле это вовсе не так. Но Маша никому не говорила.

7

Следующие дни высвечиваются далеко не столь подробно. Объясняется это тем, что Марина уже сумела войти в общий ритм, вписаться и ощутить себя здесь своей. Она выучила дни своих дежурств и послушно вскакивала в эти дни в семь часов утра, чтобы к девяти успеть с уборкой и завтраком, она радовалась, когда приходило время купать детей, и с удовольствием сидела по вечерам у камина.

Она помирилась с Валерьяном, собственно, они и не ссорились, просто какое-то время избегали встречаться взглядами. Впрочем, о прежней близости между ними, конечно, не могло быть и речи.

Спала Марина одна. Приезжавший со вторника на среду Денис не проявлял своего стремления провести с нею ночь. С кем он спал? С Аленой, Ольгой или Женей, а может, один? Марина не интересовалась. Она вообще старалась в эти отношения не вникать, поняв, что в Крольчатнике невозможно разобраться, кто тут с кем. Однажды утром Марина натолкнулась в коридоре на Илью, выходящего из Ольгиной комнаты, притом что Маша с детьми ночевала тут же, в пристройке. Женя несколько ночей провела у Алены. Марина узнала об этом тоже совершенно случайно и даже не пыталась представить себе, чем они занимались.

Однажды вечером, когда все уже разошлись из столовой, Марина задержалась одна у камина. Спешить ей было некуда, никто ее с собой не звал и к себе не ждал. Марина смотрела на догорающие угольки, покусывала по привычке кончик косы и разглаживала натянутые на коленках джинсы. Ткань на них абсолютно побелела и истерлась почти до дыр.

Неожиданно в столовую возвратился Илья, оказалось, забыл на столе зажигалку.

— Сидишь? — спросил он, присаживаясь около нее на диван, будто сам не видел.

— Ага. — Марина не обернулась.

— А чего ты одна? — закуривая, спросил Илья.

— Зато ты у нас в высшей степени не один! — огрызнулась Марина. — Где сегодня спать будешь, герой-любовник? С кем, я хочу сказать? — Марина бессознательно говорила с издевкой, этот тон принят был здесь в обращении с Ильей. Над Ильей все время подшучивали, иной раз довольно злобно, но он никогда не обижался и только иногда пугался, если ему казалось, что на него всерьез кто-нибудь сердится. Он ужасно боялся кого-нибудь рассердить. Марина никак не могла понять почему, его все здесь любили.

Маринина шутка явно расстроила Илью.

— Тебя это задевает? — серьезно спросил он, пытаясь поймать Маринин взгляд своими прищуренными бархатисто-черными глазами. Зрачки у него при этом сузились, как у кошки.