Вкус желания

— И что, вы полагаете, мне с ней делать с ее чувствами? — холодно спросил он.

— Меня не особенно заботит то, что вы будете делать. Я просто не желаю участвовать в этом — вот и все.

Он выпустил ее руку и отступил на шаг. Амелия испытала облегчение, оттого что между ними образовалось расстояние, дающее возможность свободно дышать. Ей было неприятно, что рядом с ним мозги ее превращались в кашу, а нервные окончания напрягались.

Он продолжал внимательно смотреть на нее. Его темно-золотые ресницы, моргая, овевали скулы.

— Господи! Да вы ревнуете!

В этих негромко произнесенных словах таились ужас и благоговение.

Амелия вспыхнула и не сразу обрела голос.

— Вы глубоко заблуждаетесь. Но, уверена, такой вывод может сотворить чудо с вашим безмерно раздувшимся «эго».

— О, неужели? В таком случае вы произвели именно такое впечатление. — Его бровь поднялась на дюйм. — Что вы имеете против мисс Фоксуорт? Почему вас должно беспокоить, что она, как вы странно выразились, курит мне фимиам?

— Меня беспокоит не это. Просто я не желаю, чтобы меня использовали.

— Умоляю вас, скажите, как вас используют?

— Ну, в… в… в…

Боже, она снова начала заикаться и не могла вымолвить ни слова. Он смотрел на нее так, будто был способен читать ее мысли и пребывал в восторге оттого, что прочел.

— Если вас беспокоит что-то, что происходит между мисс Фоксуорт и мной, то позвольте вас успокоить на этот счет.

— Мне все равно…

Всего два шага — и он оказался рядом, в нескольких дюймах от нее, его мужской сексуальный запах обволакивал ее, — будто она стала его пленницей. Он нежно прижал указательный палец к ее губам, заставляя замолчать.

— Возможно, вы самая раздражающая женщина из всех, кого я знаю, но что меня в вас восхищает — ваша искренность. Не надо портить впечатление, — пробормотал он.

Не отрывая от него взгляда, Амелия пыталась понять, что заставляет ее молчать — его дерзость или то, что он держит палец на ее губах.

— А теперь, — продолжал он как ни в чем не бывало, — если вы хотите устроить сцену ревности, то уж по крайней мере пусть у нее будет причина. Кстати говоря, я готов вам ее предоставить — свидание, на которое я собираюсь сегодня вечером.

— Не сомневаюсь, что это будет постельная возня с вашей любовницей.

Она внезапно отступила на безопасное расстояние от его руки.

Его рука упала вдоль тела.

— Какое вам дело, с кем я сплю, с любовницей или с кем-то еще?

Только этот едва слышно произнесенный им вопрос отрезвил Амелию и вернул ей дар речи. Краска бросилась ей в лицо, щеки запылали. Как же ей хотелось забрать назад предательски вырвавшиеся слова!

— Конечно, мне все равно, с кем вы спите, — сказала она холодно.

Томас запрокинул голову и издал сухой смешок. Она подавила желание влепить ему такую пощечину, чтобы он лишился сознания.

— Это только слова, — заметил он, — у меня же создалось впечатление, что вас это заботит гораздо больше, чем вы хотели бы признать.

— Считайте так, как вам угодно.

Стараясь не встретиться с ним взглядом и догадываясь, что в этих зеленых глазах сверкает понимание, Амелия стремительно повернулась и вышла из комнаты, все еще слыша его язвительный смех — он тянулся за ней как шлейф.

Томас оглядывал гостиную Грейс и недоумевал, что он здесь делает.

Мысль о ничем не осложненном вечере и сексуальном удовлетворении была главной, когда он покидал свой городской дом. Прошло более месяца с тех пор, когда у него в последний раз была женщина. В предвкушении встречи с Грейс он должен был бы исходить слюной. Но этого не случилось. И он не осмеливался признаться себе — почему.

— Дорогой!

Томас вздрогнул и повернул голову, услышав это мелодичное восклицание. Грейс впорхнула в комнату и открыла ему объятия. На ней был шелковый пеньюар поверх бледно-розового шелкового белья, облегавшего ее роскошную фигуру. Прежде чем он успел ответить, она заключила его в объятия и выгнула шею в ожидании его поцелуя.

Томас запечатлел обязательный поцелуй на ее накрашенных губах и поспешил высвободиться из объятий и окутавшего его облака сладких духов. Радость на ее лице потускнела. Она одарила его слишком ослепительной улыбкой и раскрыла глаза слишком широко, чтобы то и другое могло быть подлинным.

— Ты не говорил мне, что собираешься в город, — попеняла она ему, проводя ладонью по его руке.

Ее прикосновение не вызвало обычной лихорадки желания. Но Томас понимал, что должен сделать, и внутренне сжался.

Он поймал ее руку и потянул Грейс на диван, обитый цветастым ситцем.

— Иди сюда. Нам надо поговорить.

Грейс покорно подчинилась, туго натянув ночное одеяние на свои женственные бедра, но в ее ореховых глазах появилось беспокойство.

— Ты хочешь поговорить до того, как мы удалимся в спальню?

И снова ее улыбка показалась ему натянутой.

— Я здесь не для этого. Я пришел сказать, что наши отношения кончены.

Пощечина была неожиданной и вызвала обжигающую боль в левой щеке. Он пожалел, что не удерживал обе ее руки.

— Ты, чертов подонок!