Вкус жизни

Метрах в пятнадцати от меня стояла та самая медсестра – Мария. Стояла не одна, c молодым представительным врачом. Она смотрела на него так открыто и внимательно, будто раскрывала перед ним всю душу. Я почувствовал жалкую зависть, безысходность. Откуда у меня такие эмоции? Какая-то зависть, какая-то ревность… Зачем мне все это? И так же тяжело… Надо отстраниться, надо понять. Осознание – мои мысли вдруг перешли в другое русло – все же тут правильно, два соратника. Все очень складно и верно – медработники с единой идеей, врач и медсестра… Тут видны большие перспективы, у них все сложится удачно. По врачу видно – статный. Выглаженные черные брюки, манерные начищенные туфли. На руке блестят массивные часы, с виду очень дорогие. Думаю, он зарабатывает хорошие деньги… Конечно, такой типаж – все женщины его… Мария сделала шаг к нему. Мои глаза будто обожглись, я опустил голову, сердце снова охватила ревность. Внутри я почувствовал слабость… Голубой приятный взгляд мне нужно срочно выбросить из головы. Нет смысла удерживать его в мыслях. Даже если этот взгляд помогал чувствовать себя лучше… Был бы я поздоровее да побогаче… Как этот, в белом халате…

В этот момент Мария рассказывала врачу, как устала: «Капельницы, документы, не успеваешь смотреть, что да как. Другие медсестры не могут передать информацию с другой смены. У кого какое здоровье, у кого проблемы с головой – ничего не знаешь. Кто может сам поесть, кто нет. Поэтому можешь пропустить покормить человека. Тебя ругает начальство – ты плохо работаешь, ничего не успеваешь. Еще бывает, работаешь за процедурную и за палатную медсестру. Где же мне взять еще часов шесть и пару рук?» – дрожью кричали глаза Марии.

Молодой врач «в обратку» исповедовался Марии: «А знаешь, что у меня? – пять рабочих дней впереди, плюс два-три дежурства днем до пяти вечера, потом с пяти ты дежурный до восьми утра, c девяти опять работа – в итоге двое суток нет дома. Ненормируемое количество людей – минимум пятнадцать человек, да еще другие пациенты. Бывает и по сорок человек, вдобавок каждый день истории болезней заполнять. Очень много документов. Плюс делать операции надо, если по плану операционный день».

Мария чувствовала схожесть с тем самым врачом. Она полностью открывалась ему. Мария верила в настоящую любовь. Образцом, высшим проявлением любви было случившееся в первые месяцы работы в онкоцентре: молодая, красивая девушка, тридцать один год, раковая опухоль – четвертая степень рака желудка и метастазы в нервной ткани. Никакой обезбол, наркота не помогали. Шло поражение тканей. Мария ревела из-за пациентки каждый день. Боль, пациентка абсолютно голая, сдирает одежду с тела перед другими пациентами – ей все равно, что подумают окружающие, она страдает. Тело режет, ее выворачивает изнутри… У нее был ребенок и муж. Их не пускают к ней. Она трое суток не спала. Она хочет спать, но не может. Вся бледная. Измученная… Медсестры бегают, но они не могут помочь… Ближе к вечеру появился суровый внешне врач. Но вся его суровость исчезла, когда Мария услышала вдалеке слова этого мужчины. Он вел ее на каталке по коридору, проговаривая: «Тихо, моя хорошая». От сердечных слов через боль пациентка засыпала… «Вау, вот это врач!» – восхищалась тогда Мария. Позже она заметила кольцо на пальце доброго врача. Но врачам же нельзя носить кольца? – подумала она. – Негигиенично… Мария подошла к врачу, заговорила с ним на врачебном языке и поняла, что это вовсе не доктор, это муж пациентки. Он где-то достал белый врачебный халат и как-то каждый день пробирался в больницу. Как его до сих пор никто не заметил? Муж ухаживал за ней сутками… Катал днем и ночью на коляске. Метался в стороны, пытался одеть во время болезненных приступов, успокоить… Он старался быть тем самым обезболивающим, которые никак не помогали… От осознания всего этого Мария ушла проплакаться на лестницу. Рабочая смена Марии подошла к концу. Выйдя на следующую смену, Мария узнала, что пациентка отмучилась – умерла… Что будет с их шестилетней дочерью? Как муж будет хоронить любимую жену…

***

Когда я вернулся в палату, Коновалов уже вел на повышенных тонах разговор с Тарасовым. Его бородатое серьезное лицо сковало негодование.

– Вот ты про «шоферов» говорил, а я-то хотел этим самым шофером быть. Людям пользу приносить. В любой сфере. Все равно. Наше поколение было такое. Ну, по итогу я не оплошал, не стыдно перед людьми мне… – проговорил Коновалов.

– Ну и как? Получился шофер? – спросил, уложив голову удобнее на подушке, Тарасов.