Вкус жизни

Ведь вздумал мрак вокруг вершить!

Но если благом слыл – не бойся,

В той жизни ты найдешь тепло.

Во снах ты внуков долго лейся,

Найдя покой ты и крыло…

Вошел ты в мир, крича, мальцом,

Держа в руках всю волю мира,

В конце уйдешь, раскрыв ладонь,

Отдашь ты все свои порывы…

В себе же я чувствовал перемены – все чаще, не понимая и не узнавая себя, я встревал в споры с Резиным.

– Да ты еще не понял! – кричал с другой стороны палаты Резин.

– Да?! А что я такого не понял?! – так же громко я бросал слова в сторону Резина.

Иногда, после продолжительных недовольств и обвинения всех вокруг, Резин имел наглость закурить прямо в палате. Ну, хоть окно открывал и стоял рядом с ним, упершись о подоконник. И на этом спасибо… Другим вроде запах курева не мешал. В один из дней, когда мне окончательно надоело задыхаться и наблюдать за курением Резина, я вышел в коридор. Прогулялся, дошел до самого конца. Присел на скамейку и задумался.

Почему Мария не отвечает на мои сообщения? Написал вроде давно, а ответа все нет. А при тех редких случайных встречах, она смотрит мне в глаза всегда с интересом. Часто весело и охотно улыбается… Казалось, в эти моменты она радуется от всего сердца.

Мысли сбились. Напротив меня на белую широкую скамью с трудом взобрался маленький мальчик в желтой курточке. Он разложился поудобнее. Занял добрую часть скамейки. Мальчик открыл альбом с пустыми листами и начал усердно малевать жирные линии. Погрызенные мелки в ручках ребенка создавали цветные, размашистые каракули. Медленно, улыбаясь, подошла его мама, совсем еще молодая девушка. Остановилась рядом и начала профессионально, по-актерски, дивиться красочным рисункам сыночка:

– Как красиво, сына!

Я невольно улыбнулся, вдохновился увиденным. Сердце окунулось в теплоту детства. Я решил не мешать. Решил оставить эту семейную, чудную глазу картину. Ощущая приподнятое настроение, я направился обратно в сторону своей палаты.

Навстречу мне быстро приближался металлический скрип колес. Вот уже мимо меня мчится каталка. На ней без сознания лежит Прохоров…

Зайдя в палату, я увидел Резина. Он оцепенел в безмолвии, стоял как вкопанный у кровати Прохорова. Его застывшее лицо не выражало ровным счетом ничего…

– Он просто встал и упал… – вдруг проговорил тихо Резин. – Дежурная медсестра сказала, давление…

Я не знал, что сказать… Я словно провалился. Провалился в глухое отчаяние…

Опустевшая соседняя кровать меня окончательно добивала. Присев на свою койку я взглядом остановился на тумбочке рядом. На ней лежала коробка печенья Прохорова… Казалось, будто ее только что открыли. Вот одно печенье на тумбе в крошках лежит, надломленное… Он любит сладкое… За время нахождения в больнице Александр Ильич стал для меня не просто обычным соседом по палате. Его мысли, которыми он делился со мной каждый день, крепко обосновались в сознании. Где-то внутри я чувствовал, уверенно ощущал, что отголоски силы духа и воли Прохорова неосознанно передались мне. Этот седовласый незнакомец со статным профилем стал мне по-настоящему близок… Мне надо собраться, Александр Ильич скоро вернется, это всего лишь давление…

***

Следующий день начался со стремительным входом Марии. Она, шлепая тапочками, мерила у всех температуру.

Тут же зашел врач. Лет пятидесяти, с папкой. Он сразу обратился к Коновалову:

– Вас выписываем. Можете собираться.

– Собираться – это я мигом! – обрадовался Коновалов.

Коновалов был рад вдвойне. Ведь сегодня приходила его жена. Он не таил зла на нее за то, что не посещала его, не поддерживала. Увидев глаза жены, Коновалов сразу все понял. Она просто не могла принять, что ее муж, всегда здоровый и сильный, как горный хребет, болен такой болезнью. Она не могла в это поверить. Ее сковывал страх перед смертью. Он простил ее, ведь понимал, что виноват сам. Cлишком ослабил ее вездесущей опекой. Да и, в конце концов, если бы не любила, то просто бы ушла…

– А вас переводим в другое отделение, – просматривая историю болезни, обратился врач к Герке.

– Без проблем. Мне что тут, что там, – равнодушно заявил Герка.

– Ну что, проследуем в операционную? – сказал врач, смотря на меня сквозь очки.

– Хорошо… – ответил я.

Пришло время – время моей операции. Анализы все сданы. Меня ждало удаление опухоли под общим наркозом. Как все проходило, я помню с трудом. Последнее, что осталось в памяти, это как я ложусь на холодный, операционный стол и как мне подают наркоз через маску. Через два часа у меня забрали часть железы. Взамен я получил крупный разрез на шее, слабость и уреженное сердцебиение. Впереди меня ждет короткое наблюдение в стационаре.