Владелец моего тела

Разувшись, медленно прошла в свою комнату и, облокотившись о дверной косяк, снова зарыдала, разглядывая новым взглядом бедную обстановку.

Почти все ценное отсюда вынесла мать, чтобы пропить. Из более-менее дорогого оставался только старенький ноутбук, он же наш кормилец. На нем я писала контрольные богатеньким студентам, зарабатывая центы… На него руки матери не поднялись. В остальном же царила просто-таки аскетическая простота: шкаф, кровать, стол и стул.

Осмотрев все, я горько засмеялась.

Вот она, моя жизнь. Малюсенькая комнатушка в серых тонах с узким окном, выходящим на местный дешевый бар. Представляю, что бы сказал Адам Браун, увидев всю эту красоту! Да он бы просто побрезговал мною, поставив клеймо заранее…

Падая на собственную кровать, я уже не плакала, не билась в истерике, нет. Просто пребывала в состоянии полного исступления и усталости. А еще я боялась закрыть глаза, потому что снова и снова возвращалась мыслями к его образу. К образу своего мучителя, тирана, деспота… И не могла налюбоваться им даже в воображении, пропадая от тоски и боли.

Я не знала, где найти выход из плена с именем Адам Браун. Он приручал меня так тщательно, так незаметно. А затем приказал встать на колени. Все-таки зажмурившись, я вспомнила перекошенное от злости лицо и постаралась воспроизвести в памяти все те обидные слова, что срывались с его губ. Мне нужно было пробудить в себе ненависть к нему, потому что, несмотря на произошедшее, я хотела продолжения наших странных отношений. Наверное, это и есть болезнь. Тяга к тому, кто причиняет боль. Я ненормальная.

Но, стоило задуматься чуть глубже, как в голову полезли всякие нелепости. Невольно задалась вопросом, почему он так отреагировал на мой разговор с Эштоном? Почему обвинял после во всех смертных грехах, при этом старательно доставляя мне удовольствие? Чего он хотел от меня?!

И наивная дурочка внутри шепнула: «Любви, Фел?» Я нервно рассмеялась. Надо же было прийти к такому выводу! Профессор Адам Браун мечтает о моей любви! Ха! Да расскажи я кому-нибудь подобную шутку, все хохотали бы до слез. Вот как я сейчас…

Кто я для него?

Марионетка. Бесправная кукла, которую можно поставить на колени.

А он? Кем он стал для меня?

Ответ на этот вопрос уничтожал меня изнутри. Потому что правда была горькой и непрезентабельной. Однажды согласившись на роль жертвы, я настолько увлеклась этой странной игрой, что давно забыла, для чего она начата. Все меркло и теряло краски, кроме его имени в моей голове, кроме воспоминаний о его прикосновениях к моему телу… А еще я слышала его голос. И он приказывал встать на колени и взять в рот его член.

Мотнув головой, я шепнула, глядя в потолок:

– Ненавижу тебя, Адам Браун!

И тут же заболело сердце. Оно не терпело лжи…

Холодный и надменный – таким Адама знали другие, они смотрели на него с вожделением, с придыханием, с обожанием. Но не смели приблизиться, зная, что получат в ответ лишь пренебрежение. Со мной он был другим. Я знала, каковы на вкус его губы, знала, как темнеют в минуты страсти его глаза… И эти знания не давали покоя. Нельзя было просто так взять и забыть все, вновь вернувшись к прежней жизни. К маме, к сестре, к… Эштону.

Я перевела взгляд на наше общее фото, продолжавшее все это время висеть на стене напротив изголовья. И мне впервые почудилось, что Эш смотрит оттуда, со снимка, с укоризной.

– Прости, – шепнула в пустоту комнаты. – Я все испортила…

Резко отвернувшись к стене, я закрыла лицо руками и снова заплакала. Беззвучно. И даже слез не было. Это был странный плач, скорее похожий на безмолвный крик души. А потом я уснула, полетев в серую пропасть без картинок, мыслей и голосов. Лишь под утро, за час до рассвета, дернулась и распахнула глаза, не понимая, что произошло.

В этот момент послышался шорох в прихожей, хлопнула входная дверь. И первой мыслью, пришедшей в голову, было идиотское: «Адам!»

Вскочив с кровати, я выбежала из комнаты, больно зацепившись бедром о край стола. Не знаю, на что я надеялась. Конечно, это был не он. Это было мое настоящее, заставляющее вернуться в реальность. Мама.

– Ничего себе! – воскликнула она, всплеснув руками. – Какие люди! Сегодня решила в кои-то веки объявиться дома?

– Здравствуй, – только и сказала я, уже понимая, что разговора не получится. От мамы шел резкий запах, спутать который было невозможно ни с чем.

– Моя вежливая дочь, – расхохоталась она, приближаясь. – Ну, Фел, удивила. Не думала, что ты можешь кого-то, кроме своего ботаника, заметить.

В сердце больно кольнуло нехорошее предчувствие.

– О чем ты?

– Только не изображай святую невинность, – закатила глаза мама и снова засмеялась. – Идем на кухню, поедим. Я страшно голодна. Ты приготовила что-нибудь?

– Нет.

Я плелась следом, чувствуя себя раздавленной.

– Ну, приготовим вместе, – пожала плечами мама. – Ты купила продуктов?

– Нет, мама. Я только что приехала и…

– Так сходи сейчас в магазин, – обернулась она. – Купи всего и побольше. Меня уволили, радость моя. Больше не выйдет сидеть на моей шее.

Я замерла, широко распахнув глаза и не веря в услышанное.

– Как уволили?