Владения Хаоса

– Похоже на то, – согласился Блейз.

– И не имеет ровно никакого значения, уцелеем ли мы, когда волна нас накроет, – добавил я. – А она не заставит себя долго ждать.

Я снова повернулся к похоронной процессии. За катафалком следовали новые всадники, за ними – строй барабанщиков. Затем колонна пехотинцев с факелами и знаменами. Пение не смолкало, а там, далеко-далеко, за черным бездонным провалом, голова процессии уже приближалась к Владениям Хаоса.

…Как долго я тебя ненавидел, в чем только не обвинял. Теперь все кончено, ни от одного из этих чувств не осталось и следа. Оказывается, ты даже хотел сделать меня королем – совершенно, как я теперь понимаю, не подходящая мне работа.

Выходит, я не был для тебя пустым местом, что-то для тебя значил. Другим я этого не скажу, никогда. Знаю сам – ну и хватит. И я никогда не смогу думать о тебе так, как прежде. Твой образ уже размывается. Вместо твоего лица я вижу лицо Ганелона. Ганелон был мне товарищем. Рисковал ради меня своей шкурой. Это был ты, но другой ты – ты, которого я прежде не знал. Скольких жен ты пережил, скольких врагов? Много ли было у тебя друзей? Нет, наверное. И как же мало мы о тебе знаем. Никогда не думал, что увижу твои похороны. Ганелон… отец… старый товарищ и враг, я прощаюсь с тобой. Ты будешь вместе с Дейрдре, которую я любил. Ты сохранил свою тайну. Покойся в мире, если ты того хочешь. Я отдам тебе эту увядшую розу, пронесенную мной через ад, я брошу ее в бездну. У тебя останется эта роза и путаница красок в небе. Я буду скучать, мне уже тебя не хватает…

А потом все кончилось. Последний строй появился из-за занавеса, прошел Черной Дорогой, исчез в направлении цитадели. Молнии все еще полыхали, дождь лился, гром грохотал. Сколько я помню, ни один из участников шествия не выглядел промокшим. Я стоял на краю бездны и смотрел, как они уходят. На моей руке лежала чья-то ладонь, лежала скорее всего давно – просто я ее не замечал.

Я посмотрел на грозу – она снова надвигалась. Бурление в небе словно сгущало мрак.

Слева разговаривали. Разговаривали, похоже, давно, просто я не слышал. Только теперь я заметил, что все мое тело болит, что меня бьет неудержимая дрожь, что я валюсь с ног.

– Пойдем, – потянула меня Фиона. – Полежи. Нас и так осталось мало.

Я покорно отошел от обрыва.

– Ну и что? – Я взглянул на грозу, совсем уже близкую. – Какой смысл? Эта штука накроет нас с минуты на минуту.

– А мы что, обязаны ее дожидаться? – пожала плечами Фиона. – Мы пойдем во Владения, по черному мосту. Оборона уже прорвана. Туда гроза может и не дойти. Она может остановиться на краю бездны. И вообще, нам следовало бы попрощаться с папой.

– Похоже, иного выхода нет, – кивнул я. – Обстоятельства заставляют нас проявить должную почтительность.

Я опустился на землю и глубоко вздохнул. Не знаю, как уж это возможно, но я чувствовал себя еще более ослабевшим.

– Сапоги снять? – спросила Фиона.

– Да.

Она стянула с меня сапог, затем другой. Мои ноги гудели.

– Спасибо.

– Я принесу тебе поесть.

Я закрыл глаза. И задремал. Связного сна я не увидел – слишком уж много плясало в моей голове образов, самых разнообразных. Не знаю, как долго это продолжалось, но затем зацокали копыта приближающейся лошади, сработал старый рефлекс, и я проснулся. По моим закрытым глазам скользнула чья-то тень.

Я открыл глаза и увидел над собой всадника, с головы до ног закутанного в длинный плащ. Он сидел абсолютно неподвижно, не произносил ни слова и смотрел мне в лицо. Собственное его лицо было скрыто краем плаща.

Он глядел на меня – я глядел на него. Никаких вроде бы угрожающих телодвижений, однако этот холодный взгляд выражал явную антипатию.

– Се возлежит доблестный рыцарь.

Я промолчал.

– А ведь мне убить тебя – как раз плюнуть.

Тогда я узнал этот голос, но причина столь пламенных чувств оставалась для меня неясной.

– Я нашла Бореля еще живым, – промолвила Дара. – Он поведал мне, как бесчестно ты взял над ним верх.

Тут уж я не мог ровно ничего поделать. Сам, помимо и против воли, в моем горле возник сухой, иронический смешок. Господи, это ж надо придумать такую ересь! Я мог рассказать ей, что Борель был гораздо лучше снаряжен, что он был свеж и полон сил и при этом требовал поединка. Можно бы добавить еще, что я не считаю войну игрой и что, когда моя жизнь в опасности, я не придерживаюсь никаких правил. Я мог наговорить много самых разных вещей, только какой смысл, если Дара не знала их сама, либо знала, но не хотела с ними согласиться? Кроме того, ее чувства ко мне были вполне очевидны и вряд ли могли мгновенно измениться.

А потому я ограничился одним из величайших трюизмов:

– На все можно взглянуть с разных сторон.

– Мне вполне достаточно одной, – отрезала Дара.

Я хотел безразлично пожать плечами, однако воздержался – слишком уж они болели.

– Знакомство с тобой стоило мне двух самых важных в моей жизни людей, – сообщила Дара.

– Да? Весьма сожалею.