Владетельные князья Владимирских и Московских уделов и великие и удельные владетельные князья Суздальско-Нижегородские, Тверские и Рязанские. Великие

Вопрос о происхождении пронских князей, тех князей, которые были в Пронске по нашествии татар, остается запутанным и нерешенным до настоящего времени: одни (Строев) считают князя Александра Пронского лицом неизвестным по происхождению, другие, напротив (Щербатов), родословие пронских князей, сидевших в Пронске в тяжелую годину татарского владычества, ведут от Кир-Михаила и называют Александра Михайловичем. Но производить этого последнего, убитого в 1340 г., от отца, убитого в 1217 г., — явная хронологическая нелепость. Некоторые родословные, кажется, для того, чтобы избежать этой нелепости, дают Кир-Михаилу сына именем также Михаил, которого большинство родословных не знает. В последнее время с своими догадками о происхождении пронских князей (тех князей, которые дали фамилию, а не прозвище по уделу) выступил П. Н. Петров[1979]

: он говорит, что известный полководец Димитрия Донского, князь Димитрий Михайлович Волынец, сын Кориада-Михаила Гедиминовича, имел от первого брака сына Владимира, который и был князем Пронским и которого считают наши историки сыном Ярослава-Димитрия Александровича. В 1371 г. Димитрий Иванович послал на Олега Рязанского войска под предводительством Димитрия Волынца, который завоевал Рязань, и Москва посадила в Рязани князя от своей руки, именно сына Димитриева Владимира. Вот почему московские князья и поддерживают пронских. Очевидно, эта догадка о происхождении князя Пронского Владимира держится только на том, что отец Владимира называется Димитрием, а не Ярославом-Димитрием, как называет его в своем указателе к 8 томам летописей А. Ф. Бычков (а не Археографическая комиссия, как говорит П. Н. Петров), и что пронских князей поддерживают князья Московские. Но что Димитрий мог носить княжеское имя Ярослава — это скорее можно принять, чем согласиться с тем предположением, что на пронском княжении в половине XIV в. сел сын Димитрия Волынца. Неужели о таком знаменательном факте летописи умолчали бы? А что московские князья поддерживают пронских, это далеко не говорит в пользу того, что в указанное время в Пронске сел князь из-под руки великого князя Московского: московские князья помогали удельным князьям соседних земель в своих собственных видах, чтобы не дать усилиться великим князьям этих земель. Так они действовали по отношению к великим князьям Тверским, поддерживая князей Кашинских, для которых добились даже одно время полной самостоятельности; так действовали они по отношению к великим князьям Нижегородским, поддерживая князей Суздальских, так же действовали и по отношению к великим князьям Рязанским, поддерживая князей Пронских. И что же? Неужели и в Кашине, и в Суздале мы должны предполагать князей, посаженных из московской руки? П. Н. Петров останавливается еще на родственных связях потомков Владимира Пронского с литовскими княжескими домами и на том, как относились к этим связям московские князья: он говорит, что московские князья преследовали соседних князей за родственные связи с литовским княжеским домом, между тем как на такие же связи князей Пронских не обращали внимания, потому что эти последние, не в пример другим, роднились с литовскими князьями, не преследуя политических целей. Но уж коль скоро московские князья покровительствовали пронским (почему — это другой вопрос), то последние, роднясь с литовскими, и не могли иметь политических целей, вредных для Москвы, которая поэтому и смотрела равнодушно на эти родственные связи; притом не всегда и не все русские князья роднились с литовскими исключительно по побуждениям политического характера: роднились с ними и московские князья, и суздальско-нижегородские, — но что же из этого? Не было ни одного случая, чтобы московские князья преследовали каких-нибудь князей, именно из-за браков с лицами литовского княжеского дома: князья родственные с литовским княжеским домом чрез браки только тогда пользовались этим родством (например, тверские), когда московские князья налагали на них руку помимо всяких соображений о их родственных связях.

К сказанному прибавим еще, что в летописях можно найти указания самих князей Пронских на кровное родство их с князьями Рязанскими. Так, в Никоновской летописи (V, 14–15) под 1408 г., где говорится о занятии сыном Владимира Пронского Иваном Рязани под Федором Олеговичем, известие о примирении этих князей сопровождается такой иллюстрацией, сделанной составителем летописного свода: Федор и Иван взяли мир и любовь и укрепились крестным целованием, «глаголюще: почто дьявола тешим всуе, втуне бранимся и кров христианскую проливаем? род един есмы, братия и сродницы: будем в мире и любви»… Подобные речи измышляются, конечно, самими составителями летописных сводов, но действующие лица и их отношения, родственные ли или политические, измышляться не могут, так как первые только и могут основываться на этих последних, как на действительных фактах.