Владимир Маяковский

[1927]

ГОВОРЯТ…

Барбюс обиделся — чего, мол, ради критики затеяли спор пустой? Я, говорит, не французский Панаит Истрати, а испанский Лев Толстой.

Говорят, что критики названия растратили — больше сравнивать не с кем! И балканский Горький — Панаит Истрати будет назван ирландским Достоевским.

Говорят — из-за границы домой попав, после долгих вольтов, Маяковский дома поймал «Клопа» и отнес в театр Мейерхольда.

Говорят — за изящную фигуру и лицо, предчувствуя надобность близкую, артиста Ильинского профессор Кольцов переделал в артистку Ильинскую.

[1929]

МАЯКОВСКИЙ УЛЫБАЕТСЯ

Пустяк у Оки

Нежно говорил ей —мы у рекишли камышами:«Слышите: шуршат камыши у Оки.Будто наполнена Ока мышами.А в небе, лучик сережкой вдев в ушко,звезда, как вы, хорошая, — не звезда,

а девушка.А там, где кончается звездочки точка,месяц улыбается и заверчен, какбудто на небе строчкаиз Аверченко…Вы прекрасно картавите.Только жалко Италию…»Она: «Ах, зачем вы давитеи локоть и талию.Вы мне мешаетеу камыша идти…»[1915]

ЛУННАЯ НОЧЬ

ПейзажБудет луна.Есть уженемножко.А вот и полная повисла в воздухе.Это бог, должно быть.Дивнойсеребряной ложкойроется в звезд ухе.[1916]

ВЕСНА

Город зимнее снял.Снега распустили слюнки.Опять пришла весна,глупа и болтлива, как юнкер.[1918]

ТУЧКИНЫ ШТУЧКИ

Плыли по небу тучки.Тучек — четыре штучки:от первой до третьей — люди,четвертая была верблюдик.К ним, любопытством объятая,по дороге пристала пятая,от нее в небосинем лонеразбежались за слоником слоник.И, не знаю, спугнула шестая ли,тучки взяли все — и растаяли.И следом за ними, гонясь и сжирав,солнце погналось — желтый жираф.[1917–1918]

ОТНОШЕНИЕ К БАРЫШНЕ

Этот вечер решал —не в любовники выйти ль нам? —темно,никто не увидит нас.

Я наклонился действительно,и действительноя,наклонясь,сказал ей,как добрый родитель:«Страсти крут обрыв —будьте добры,отойдите.Отойдите,будьте добры».[1920]

ГЕЙНЕОБРАЗНОЕ

Молнию метнула глазами:«Я видела — с тобой другая.Ты самый низкий,ты подлый самый…» —И пошла,и пошла,и пошла, ругая.Я ученый малый, милая,громыханья оставьте ваши.Если молния меня не убила —то гром мне

ей-богу не страшен.[1920]

* * *

Портсигар в травуушел на треть.И как крышкаблеститнаклонились смотретьмуравьишки всяческие и травишка.Обалдело дивилисьвыкрутас монограмме,дивились сиявшему серебромполированным,не стоившие со своими морями и горамиперед делом человечьимничего ровно.Было в диковинку,слепило зрение им,ничего не видевшим этого рода.А портсигар блестелв окружающее с презрением:— Эх, ты, мол,природа!

[1920]

ВЕСЕННИЙ ВОПРОС