Владимир Маяковский

Томов гробовыхкамень веский,на камне надпись —«Безыменский».Он усвоялнаследство дедов,столь сильновъевшисьв это едово,что слегсей вридзам Грибоедовот несваренья Грибоедова.Трехчасовойунылый «Выстрел»конец несчастного убыстрил.

Адуеву

Я скандалист!Я не монах.Но какпод ноготьвзять Адуева?Ищуу облака в штанах,но какв таких штанах найду его?

Сельвинский

Чтоб желуди с меняудобней воровать,поставил под меняи кухню и кровать.Потом переиздал, подбавив собственного сала.А дальше —словотоварища Крылова:«И рыломподрыватьу дуба корни стала».

Безыменскому

Уберите от меняэтогобородатого комсомольца! —Десять летв хвосте семеня,онна меняили неистово молится,илинеистовоплюет на меня.

Уткину

О бард,сгитарьте тарарайра нам!Не вамстрочитьагитки хламовые.И бард поет,для сходства с Байрономна русскийна языкприхрамывая.

Гандурину

Подмяв моих комедий глыбы,сидит Главрепертком Гандурин.— А вы ноктюрн сыграть могли бына этой треснувшей бандуре?[1930]

* * *

Маяковский метался по фанерному закутку среди приказов и пожелтевших плакатов, как бы с трудом пробиваясь сквозь слоеные облака табачного дыма, висевшего над столом с блюдечками, наполненными окурками, с исписанными листами газетного срыва, с обкусанными карандашами и чернильницами-непроливайками с лиловыми чернилами, отливающими сухим металлическим блеском. И за его острыми, угловатыми движениями с каменным равнодушием следили разнообразные глаза распаренных многочасовым заседанием членов этого адского художественного совета образца тысяча девятьсот двадцать девятого года, как бы беззвучно, но зловеще повторяющих в такт его крупных шагов: «Очернительство… очернительство… очернительство…»

Особенно душил его сам председатель, доведя Маяковского до того, что однажды он в поезде «Красная стрела» Москва — Ленинград, стоя в коридоре международного спального вагона, держа в руке стакан чаю в тяжелом мельхиоровом подстаканнике, поставив толстую подошву своего башмака на медную панель отопления, яростно перетирая окурок боковыми зубами и глядя в окно на проносящиеся мимо парные телеграфные столбы — одна опора прямо, другая отставлена в сторону, что делало их похожими на двух чечеточников, — вдруг начал читать только что сочиненные им злейшие эпиграммы…

Он прочел эти эпиграммы, окружив рот железными подковами какой-то страшной, беспощадной улыбки.

Валентин Катаев.«Трава забвенья»

ТОТ, КТО ПОСТОЯННО ЯСЕН,

ТОТ, ПО-МОЕМУ, ПРОСТО ГЛУП

ИЗ ПОЭМЫ «ПРО ЭТО»

Путешествие с мамой

Не вы —не мама Альсандра Альсеевна.Вселенная вся семьею засеяна.Смотрите.мачт корабельных щетина —в Германию врезался Одера клин.Слезайте. мама.уже мы в Штеттине.Сейчас.мама.несемся в Берлин.Сейчас летите. мотором урча. вы:Париж.Америка.Бруклинекий мост.Сахара.и здесьс негритоской курчавой

лакает семейкой чай негритос.Помнете перинойи волюи камень.Коммуна —и то завернется комом.Столетияжили своими домкамии нынче зажили своим домкомом!Октябрь прогремел.карающий.судный.Выпод его огнепёрым крыломРасставились,разложили посудины.Паучьих волос не расчешешь колом.Исчезни, дом.родимое место!Прощайте! —Отбросил ступеней последок.— Какое тому поможет семейство?!Любовь цыплячья!Любвишка наседок!

Пресненские миражи