Читаем Владимир Маяковский. Роковой выстрел полностью

Обнаружение следов выстрела в боковой упор (дульный срез прижат к поверхности не всей окружностью, а лишь частью ее), отсутствие следов борьбы и самообороны характерны для выстрела, произведенного собственной рукой. Можно ли было так тщательно сымитировать самоубийство? В экспертной практике встречаются такие случаи. Да, можно инсценировать один, два, ну, пять признаков. Но весь комплекс признаков фальсифицировать невозможно. Здесь слишком много совпадающих устойчивых признаков: распределение крови, сурьма. На первый взгляд кажется, что капли крови на рубашке могли возникнуть как следы кровотечения из раны. Но они не связаны с основным участком пропитывания – пятном на рубашке поэта, имеют округлую форму, они также не имеют вокруг себя брызг. Следовательно, капли крови падали с небольшой высоты с какого- то окровавленного предмета – руки, оружия. Эксперты тщательно изучили расположение капель крови – по дуге, то есть после выстрела рука, державшая оружие, опускалась книзу, а не отдергивалась от тела, как бывает при выстреле из оружия, произведенного посторонней рукой. Но «некто», расшифруем его – чекист Агранов – действительно умел работать и свое дело знал хорошо. Допустим, капли крови были нанесены после выстрела, ну, например, из пипетки, хотя у убийцы не было для этого времени. Но мы должны все-таки сделать и такой допуск. В этом случае необходимо было достичь полного совпадения локализации капель крови и расположения следов сурьмы» (с. 193–196).

И вот самое главное место: «Но реакция на сурьму была открыта лишь в 1987 году, а в тридцатые годы криминалистам она была неизвестна. Именно сопоставление расположения сурьмы и капель крови и стало вершиной этого исследования, позволило ответить на самые сложные вопросы. Таким образом, ни давность выстрела, ни обработка рубашки специальным составом не должны служить препятствием при проведении комплексных медико-баллистических экспертиз. Следовательно, проведенное исследование имеет не только исторический, но и научный интерес.

Результаты исследования были доложены на расширенном заседании Совета музея <Маяковского>с участием литераторов, сотрудников Института мировой литературы, журналистов. Сообщения с демонстрацией фототаблиц, схем, контактограмм были встречены буквально градом вопросов и аплодисментами» (с. 196).


Кажется, все, можно ставить точку. Но… Но преподаватель русской литературы И. Бошко сомневается («Независимая газета», 1992, № 71): «Мне не давал покоя вопрос о том, куда, стреляя в то роковое утро, метил Маяковский конкретно: в висок, в рот, в сердце? Ибо по какой-то странности никто из близких родственников и друзей поэта не проронил об этом ни единого слова. И я стала расспрашивать людей, которые знали Маяковского.

Первым был поэт Сергей Кирсанов. Он, не задумываясь, ответил: «Куда стрелял? В висок, конечно!» И далее: «Я сидела за столом рядом с Вероникой Полонской. Мы разговаривали и в конце концов затронули тему смерти Маяковского. Полонская вполне охотно изложила мне официальную версию: она вернулась в комнату Маяковского, как только услышала выстрел. А куда именно попала пуля, сказать не могла». Я не думаю, чтобы для Вероники Витольдовны был приятен этот разговор, тем более что до нее, безусловно, доходили слухи о ее причастности к гибели Маяковского. Да и при чем здесь «изложение официальной версии», если Полонская была единственным в мире человеком, последним видевшим поэта живым, и он, умирая, смотрел на нее» (с. 197).

Интересно, что не так давно в книге магнитофонных записей «Беседы с Виктором Шкловским. Воспоминания о Маяковском» М.,2017, мы получили рассказ Виктора Шкловского, который показывает то, как наслаивается миф на реальность и наоборот.

Здесь Шкловский дважды уверенно говорит:

Ш<кловский> Он, значит… он никогда не склонялся в сторону Троцкого, как и Брик не склонялся. У них там постоянно чекисты торчали, и после ухода… Там Агранов постоянно бывал.

Д<увакин> Что это за фигура? Какую роль он в смерти играл?

Ш: Когда Володя умер и пришел туда, на похороны, мне Агранов говорит: «И быть в любви жестоким очень легко – надо только не любить» (это цитата из «Zoo») и показал мне пулю, вынутую из Маяковского. Маяковский стрелялся стоя. Пуля вошла в сердце, но оказалась в голове… Ну вот» (с. 64).

И второй раз, почти через год:

Ш: И, значит, подходит этот… как его… Агранов и показывает мне пулю. «Это, – говорит, – вынутая из мозга Маяковского».

Д: Как из мозга?!

Ш: Из мозга Маяковского…

Д: … Очень привлекло мое внимание сообщение о вашем споре с Аграновым. Что-то тут… что-то тут очень неясное.

Ш: Не знаю» (с. 133–135).

Таким образом, в рассказе Шкловского соединились две версии сразу. Понятно, что на сохранившемся мозге Маяковского никаких повреждений нет. Но для мифа это не важно.

Перейти на страницу:

Все книги серии Эпоха великих людей

О духовном в искусстве. Ступени. Текст художника. Точка и линия на плоскости
О духовном в искусстве. Ступени. Текст художника. Точка и линия на плоскости

Василий Кандинский – один из лидеров европейского авангарда XX века, но вместе с тем это подлинный классик, чье творчество определило пути развития европейского и отечественного искусства прошлого столетия. Практическая деятельность художника была неотделима от работы в области теории искусства: свои открытия в живописи он всегда стремился сформулировать и обосновать теоретически. Будучи широко образованным человеком, Кандинский обладал несомненным литературным даром. Он много рассуждал и писал об искусстве. Это обстоятельство дает возможность проследить сложение и эволюцию взглядов художника на искусство, проанализировать обоснование собственной художественной концепции, исходя из его собственных текстов по теории искусства.В книгу включены важнейшие теоретические сочинения Кандинского: его центральная работа «О духовном в искусстве», «Точка и линия на плоскости», а также автобиографические записки «Ступени», в которых художник описывает стремления, побудившие его окончательно посвятить свою жизнь искусству. Наряду с этим в издание вошло несколько статей по педагогике искусства.

Василий Васильевич Кандинский

Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги
Булат Окуджава. Просто знать и с этим жить
Булат Окуджава. Просто знать и с этим жить

Притом что имя этого человека хорошо известно не только на постсоветском пространстве, но и далеко за его пределами, притом что его песни знают даже те, для кого 91-й год находится на в одном ряду с 1917-м, жизнь Булата Окуджавы, а речь идет именно о нем, под спудом умолчания. Конечно, эпизоды, хронология и общая событийная канва не являются государственной тайной, но миф, созданный самим Булатом Шалвовичем, и по сей день делает жизнь первого барда страны загадочной и малоизученной.В основу данного текста положена фантасмагория — безымянная рукопись, найденная на одной из старых писательских дач в Переделкине, якобы принадлежавшая перу Окуджавы. Попытка рассказать о художнике, используя им же изобретенную палитру, видится единственно возможной и наиболее привлекательной для современного читателя.

Булат Шалвович Окуджава , Максим Александрович Гуреев

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука