Владимир Набоков, отец Владимира Набокова

«Madame Bovary» появилась в 1856 году. «Salammbo» в 1863-м, «l’Education Sentimentale» в 1869-м и «La Tentation de St. Antoine»[167] в 1874-м. Если прибавить к этому три рассказа («Простое сердце», «Иродиада», «Легенда о св. Юлиане Милостивом») и неоконченный роман (хотя к этому произведению название «роман» едва ли подходит) «Bouvard et Pecuchet»

[168], то вот и весь список творений, давших Флоберу бессмертие. В последние десятилетия изданы его юношеские произведения, интересные главным образом с точки зрения истории его литературной эволюции, но ничего к его славе не прибавляющие. А еще раньше издана его переписка, впервые раскрывшая миру его мятежную, бурную, пламенную душу, его великое страстное сердце, весь его гениальный облик, соединявший тончайшую духовность, изощреннейший эстетизм с ненасытной жаждой чувственных – в широком смысле слова – переживаний. Эту жажду он хоть отчасти удовлетворил один только раз реально в своей жизни. Надо прочесть его письма к матери, рассказывающие о впечатлениях поездки на восток, в Египет, чтобы испытать живое ощущение этих чувственных восторгов, оставивших глубокий след во всем его творчестве и с такой жуткой силой сказавшихся в его трех «evocations»[169]

античного мира: «Саламбо», «Иродиаде» и «Искушении св. Антония». Эта поездка (в 1840−1851 гг.) и еще другая, лет десять спустя, предпринятая во время писания «Саламбо» с целью изучения окрестностей древнего Карфагена, – вот единственные крупные внешние события жизни Флобера. В остальном – это была жизнь литературного отшельника, лишь изредка покидавшего свою келью в маленькой усадьбе близ Руана, где в течение тридцати лет протекала его напряженная, полная самоотречения, прямо подвижническая литературная работа.

В этой жизни женщины, женская любовь не занимали большого места. У Флобера был один небольшой роман, длившийся ряд лет и не оставивший в его душе отрадных воспоминаний. Но письма его к героине этого романа, посредственной писательнице Louise Colet[170], в печатном издании фигурирующей под названием Madame X., – эти письма такой чудесный гимн страсти, в них столько нежного лиризма, столько огня и вдохновения, что равных им не сыскать. Здесь Флобер-романтик, поклонник и обожатель Шатобриана и Гюго, дает себе простор. И по этим письмам можно судить о той колоссальной работе, которую проделал над собою Флобер-романист, чтобы достигнуть непревзойденного совершенства своего художественного стиля.

Только один раз во всей своей жизни Флоберу дано было испытать радость успеха. «Madame Bovary» сразу его прославила. Но, во-первых, в этой славе шум скандала сыграл большую роль, чем литературная оценка. Эта оценка была, в общем, очень недружелюбна. Один из авторитетных критиков находил, что «Madame Bovary» – это «болезненная экзальтация чувств и воображения, свойственная недовольной демократии». Другой заявлял: «Слабая сторона книги – в том, что г. Флобер не писатель». Третий готов был признать за автором кое-какое дарование, но выражал сожаление о том, что это дарование «испорчено ленью и импровизацией». Но еще хуже того: публика, раскупившая книгу, стала ожидать от Флобера дальнейших романов такого же характера. И когда целых семь лет спустя появилась «Саламбо», она была встречена общим недоумением и даже насмешками. И в самом деле: какой интерес в глазах пресыщенных парижан разгара второй Империи могла иметь эта воскрешенная провидением художника ослепительная картина варварской деятельности? Античность нравилась им, пожалуй, но только под музыку Оффенбаха и с приправой остроумия Мальяка и Галови.

Все же «Саламбо» хоть возбудила любопытство. Провал следующего романа, носившего странное и в оттенке своем непередаваемое в переводе заглавие «L’Education sentimentale», был полный.

Для Флобера это был моральный удар, с которым он никогда не мог примириться. Но и две следующие книги были встречены таким же равнодушием. И можно с уверенностью сказать, что, если бы Флобер дописал последнее свое произведение и был свидетелем выхода этого произведения в свет, его ожидало бы новое, горшее разочарование.

Так было сорок лет назад. Теперь Флобер – классик, о нем написана целая литература, его слава прочна, ему только что открыли памятник в Люксембургском саду в Париже. И все же он остался писателем «для немногих». Почувствовать его дано не всем тем, кого восхищают Додэ и Золя, даже Мопассан и его популярность в «широких читательских кругах» никогда не достигнет популярности, выпавшей на долю этой блестящей триады. Все романы Флобера, вместе взятые, не выдержали столько изданий, сколько один «Germinal» или «Assomoir», или «Sapho»[171]. Чем это объясняется?