Владимир Набоков, отец Владимира Набокова

Ценно и интересно в переписке Набокова и Сикорской почти все, но автору этой книги субъективно кажется, что главное тут – осознание двух вещей, которое появляется по прочтении (а на самом деле – еще в процессе). Первая: брат и сестра не то чтобы считали друг друга главными людьми во всем мире, нет, у каждого были семьи, дети, друзья и в целом у каждого была своя жизнь. Но не остается сомнений, что они были друг для друга единственными. Грань «главности» и «единственности» очень тонкая, но она есть. Дети вырастают и отделяются навсегда, жены-мужья так или иначе уходят, друзья – вообще категория ненадежная. А вот когда у людей такая (подходящего прилагательного не подобрать для нее) связь, как у Набокова и Сикорской, это навсегда, и таких людей не может быть много – хорошо, если есть хотя бы один. Чаще всего нет ни одного.

Они сами, Набоков и Сикорская, это ровно так же и формулировали. «Мы с тобой последние хранители, последние два сосуда общего прошлого», – писал Набоков в «Переписке с сестрой» в 1945-м. «Я иногда думаю, что у нас с тобой общая на две половинки разрезанная душа», – писала Сикорская год спустя. «Мне не удалось встретить в жизни человека, который мог бы так перекликаться со мной, как ты», – она же в 1951-м. «Вы мне совершенно необходимы, я никогда не думала, что наша встреча так перевернет всю мою жизнь!» – снова Сикорская, кратко описывая свои впечатления от свидания с братом (и его семьей) после 23-летней разлуки.

Это удивительно, симптоматично и одновременно грустно: при том, что и сестра Ольга, и брат Кирилл, в отличие от брата Сергея, войну «благополучно» пережили (ставим это слово в кавычки, так как никаким благополучием, разумеется, не пахло, но и очевидных последствий ни для кого из них не было), они возникают в эпистолярных разговорах Владимира и Елены крайне редко и удивительно мимоходом. В первом же письме Набокову, отправленном в 1945 году, после длиннейшего военного перерыва, Сикорская подробно пишет о себе, задает брату миллион вопросов и признается ему в любви, вспоминает родителей, а далее пишет: «Ольга все такая же». И еще через два предложения: «Кирилла мы видели в прошлом году. Он совершенно такой же, как был. И выглядит он как 18-летний мальчик» (тогда Кириллу было 33 года). Да, переписка опубликована с купюрами, и ровно после этой фразы стоит отточие, знаменующее пропуск текста, но даже если там подробно говорится о Кирилле, все равно дальше ни Ольга, ни Кирилл почти не возникают в письмах Сикорской и Набокова.

Особенно это бросается в глаза при постоянном упоминании, пусть и кратком, сына Ольги – Ростика, а также если помнить, что Владимир был крестным Кирилла… Но если с Кириллом отношения были очевидно нейтральные с переходом в хорошие (когда В. В. Набоков вернулся в Европу, он и Кирилл и переписывались, и встречались – до скоропостижной смерти последнего), то отношения с Ольгой долгие годы оставались, как мы помним, откровенно плохими. Как раз из этой переписки и можно узнать, что Набоков без малейшего желания помогал Ольге материально, а Сикорская охарактеризовала сестру так: «бедная, полубезумная», а ее жизнь – «грустной нищенской». Ну а о погибшем Сергее Набоков и Сикорская вспоминали с большой болью и сожалением, но и тут возникает вопрос: достаточно ли они выражали (и выражали ли вообще) свои чувства в его адрес, пока он был жив?

(Обозначим в скобках вторую важную вещь, которую понимаешь после прочтения переписки Набокова и Сикорской, – она относится скорее к личности писателя, поэтому очень коротко. В интервью, эссе и переписках с другими людьми (даже с женой!) В. В. Набоков часто предстает сварливым снобом, надменным брюзгой, который терпеть не может людей, большинство коллег по жанру не ставит ни в грош и вообще считает себя пупом земли. Такое ощущение, несомненно, обоснованно (Набоков, чего скрывать, таким и был), но послания к Сикорской писаны как будто совсем другим человеком: любящим, сердечным, скучающим, терпеливым и добрым. Только на 63-й странице книги и бог знает на каком году переписки «проявляется» фирменный Набоков, который указующе пишет сестре, напомним, очень образованной женщине: «Сартра не читай – модный вздор, уже забытый, а Miller (скорее всего, речь идет о Генри Миллере. – Г. А.) – бездарная похабщина».)

Но вернемся к Сикорской.

После убийства Владимира Дмитриевича она с мамой, старшей сестрой Ольгой и младшим братом Кириллом переехали в Прагу. Вместе с Евгенией Гофельд и Аделью Кракьяк, горничной петербургских времен (поначалу она осталась в Крыму, но потом через Эстонию добралась до Берлина), поселились в большой, по современным меркам, квартире: четыре комнаты, кухня, ванная, туалет. Потом, правда, две комнаты стали сдавать – денег не хватало. В числе прочих одну из комнат снимали Николай и Мария Ипатьевы, те самые, в чьем доме в Екатеринбурге была расстреляна царская семья.