Владимир Набоков: русские годы

Набоков вернулся к прежней жизни в Берлине и снова принялся за «Дар»⁵¹. К этому времени у него была закончена четвертая глава, «Жизнеописание Чернышевского», и, возможно, первый вариант второй главы, рассказ Федора о путешествии отца по Средней Азии. Особой заботы требовали изящные стихи из первого сборника Федора, в который мы заглядываем через его плечо в первой главе. В этих стихах молодой автор пытается проникнуть в самые потаенные уголки своего детства, в таинственный мрак, из которого постепенно пробивались яркие лучи его сознания. Умело написанные, но хрупкие, они должны были продемонстрировать и дар Федора, и ограниченность его раннего искусства.

В апреле Набоков оставляет на время работу над «Даром» и пишет рассказ «Весна в Фиальте»⁵². Русский эмигрант Василий (в английском варианте — Виктор), случайно встретившись в приморском курортном городе Фиальта (контаминация названий адриатического Фиюма и черноморской Ялты) с прелестной женщиной, которая часто мелькала в его жизни, подобно яркой, но неверной комете, вспоминает всю пятнадцатилетнюю историю их странных отношений. Зимней ночью 1917 года, на чьих-то именинах, она, не успев сказать ему двух слов, одарила его поцелуем, и с тех пор он знал, как щедра она на любовь. Правда, только одна из их коротких случайных встреч утолила его чувства. Не в силах забыть об этих встречах и расставаниях в вихре времени, Василий признается ей в любви и тотчас, увидев, что она нахмурилась, обращает свои слова в шутку. Полчаса спустя Нина погибает — машина, на которой она с мужем уехала из Фиальты, врезается в фургон бродячего цирка.

В «Даре» судьба предпринимает несколько неудачных попыток свести героя и героиню, но в конце концов они находят друг друга и должны пожениться. «Весна в Фиальте», кажется, намеренно перевертывает эту ситуацию: здесь судьбе удается снова и снова сводить Нину и Василия, но каждый раз их встречи ни к чему не приводят. И все же каким-то странным образом длинная и не богатая событиями история их отношений — история, состоящая почти целиком из лакун, между которыми нет ничего, кроме мимолетных случайных свиданий, — обретает особую притягательность.

В какой-то момент Василий вспоминает случайную встречу с Ниной «на ускорявшем жизнь вокзальном ветерке», где «все ускользало прочь с безупречной гладкостью». Таким же ускользающим представляется и все прочее в рассказе — странная погода в Фиальте, где дождь и затянутое тучами небо кажутся легкой испариной; настоящее, которое неизменно переносит Василия назад, в прошлое; Нина, столь недостижимая и одновременно столь доступная, столь неудержимая и одновременно столь неодержимая; удивительное стилистическое богатство рассказа, создающего мир насыщенный, прочный и необъятный, несмотря на свободную игру воображения героя-повествователя; сама многоликая жизнь, которой все это живет и которая внезапно гаснет со смертью Нины. С несравненным мастерством Набоков воссоздает то богатство оттенков, которое бренность мира придает каждой мелочи, зримо и проникновенно рисует западающие в память узоры времени. Не удивительно, что «Весна в Фиальте» всегда была одним из его самых любимых рассказов.

Теперь, когда Дмитрию, своей беготней и шалостями заслужившему в семье репутацию отъявленного хулигана, исполнилось два года, Вера могла снова пойти на работу. Неожиданно — ибо гитлеровскому режиму шел уже четвертый год — ей удалось найти место в инженерной фирме «Руз-Спайхер», где ей поручили вести иностранную переписку. На этом месте она продержалась три месяца (иногда подрабатывая на стороне), пока главный инженер, австрийский нацист, не выжил из фирмы ее владельцев-евреев, а заодно и Веру⁵³.

В мае 1936 года генералу Бискупскому, правому интригану, которого не любили в эмигрантских кругах, удалось добиться назначения на пост главы гитлеровского департамента по делам эмигрантов⁵⁴

. Своим заместителем он выбрал не кого иного, как Сергея Таборицкого, убийцу В.Д. Набокова. Узнав об этом, Набоков немедленно написал Михаилу Карповичу, гарвардскому историку, с которым он познакомился в Праге в 1932 году. В письме он рассказал о своих лишениях и заявил, что готов преподавать русскую литературу и в дополнение к ней французский язык в любом американском университете, пусть даже самом провинциальном⁵⁴. Однако, несмотря ни на политику, ни на нужду, семейная жизнь Набоковых оставалась безоблачной. Посчитав, что Филд преувеличил в своей биографии их бедность — которую они, со своей стороны, были склонны задним числом преуменьшать, зная, что все закончилось благополучно, — Набоков предложил ему написать следующее: