Владимир Набоков: русские годы

В 1901–1902 годах, поправляя здоровье, Лев Толстой, по приглашению графини С.В. Паниной, провел почти год у нее в Гаспре — небольшом, словно из детской книжки, замке с бойницами и двумя башенками по сторонам, похожими на шахматные ладьи. Навещавшие Толстого Чехов и Горький часто беседовали с ним внизу на террасе. С 1915 года здесь жил отчим хозяйки, Иван Ильич Петрункевич, некогда лидер, а ныне — уважаемый ветеран российского либерализма, основатель партии кадетов, выдающийся деятель Первой Думы, казначей «Речи». Графиня С.В. Панина, также видный член кадетской партии, предоставила своему соратнику В.Д. Набокову и его семье убежище в своем владении — более скромный белый домик для гостей, крытый черепицей и жестью, который стоял наверху, у самой дороги напротив фонтана. Фонтан сохранился до сих пор, а на месте домика построено новое здание.

Владимир был раздосадован тем, что в столь пленительное место, как Крым, — пленительное, разумеется, в энтомологическом смысле — он приехал, когда период ловли бабочек уже давно прошел²

. Подобно большинству людей — в том числе и многим большевикам, — он ожидал, что новая власть продержится не более нескольких недель или, быть может, месяцев. Однако в действительности он так никогда и не вернулся к своей коллекции, оставленной в Выре, и прожил в Крыму от первых до последних бабочек 1918 года, успев застать даже их потомство весной 1919 года, прежде чем сжавшие страну большевистские тиски не вынудили Набоковых покинуть Россию навсегда.

С переезда в Крым началось насильственное отторжение Набокова от столь любимого им мира, в котором прошло его детство. Меньше чем через неделю в его стихах появились первые кипарисы, а еще через несколько дней — отцветающие магнолии, но ничто не могло заменить ему родные ели³

. Однако судьба, как и всегда, благосклонная к Набокову, превращала любое препятствие на его пути в некую благоприятную возможность. Несмотря на сокрушительные перемены в его жизни, он продолжал двигаться в том направлении, которое уже было намечено. После окончания школы они с Сергеем должны были поступить в Оксфорд или Кембридж. Большевики выбрали такое время для переворота, что Владимир едва успел сдать в последний момент выпускные экзамены, а когда второе вторжение большевиков в Крым заставило Набоковых эмигрировать, они направились в Англию, где Владимир поступил в Кембридж, а Сергей — в Оксфорд. Владимир давно мечтал после окончания школы и до поступления в университет совершить лепидоптерологическую экспедицию в Среднюю Азию, быть может, вместе со знаменитым натуралистом Григорием Ефимовичем Грум-Гржимайло (который упоминается в «Даре» как один из соратников исследователя и путешественника Константина Кирилловича Годунова-Чердынцева), и, получив от дяди наследство, серьезно подумывал отправиться в путешествие в 1918 году⁴

. Судьба забросила его в Крым — в места, напоминающие Малую Азию.

Крым показался мне совершенно чужой страной: все было не русское, запахи, звуки, потемкинская флора в парках побережья, сладковатый дымок, разлитый в воздухе татарских деревень, рев осла, крик муэдзина, его бирюзовая башенка на фоне персикового неба; все это решительно напоминало Багдад⁵.

Следующей весной эта новая для Владимира лепидоптерологическая зона открыла ему свои сокровища и снабдила материалом для его первой научной публикации⁶. Полный разрыв Набокова с прошлым, предвестием которого стало бегство в Крым, имел гораздо большее значение для его искусства, определив его главную тему — абсурдность нашей неспособности вернуться в собственное прошлое.