Владимир Набоков. Русские романы

В сентябре, по возвращении в Париж, их снова ждали неприятности. Первый английский роман Набокова «Подлинная жизнь Себастьяна Найта» не взяло ни одно издательство. Набоков по-английски написал очерк о военном Париже, но и он не был принят ни американскими, ни английскими журналами. Безденежье снова поселилось в их квартире. К счастью, Набоковым помогал их старый друг Самуил Кянджунцев, тот самый, что одолжил писателю свой смокинг для первого выступления в Париже. Теперь он, владелец кинотеатра, помогал ему деньгами. Владимир опять стал давать уроки английского.

Одним из последних его произведений, написанных в Европе по-русски, стала повесть «Волшебник». Она оставалась долго в архивах писателя и увидела свет впервые по-английски в 1986 году. Ее перевел и напечатал сын, Дмитрий Набоков. Повесть кажется своеобразной предтечей будущей «Лолиты», но и сама по себе представляет шедевр набоковской зрелой прозы. Содержание ее сводится к следующему: герой, сорокалетний мужчина, испытывающий страсть к девочкам, женится на больной вдове, у которой есть 12-летняя дочь. Когда жена умирает, он увозит падчерицу на отдых, планируя, что постепенно приучит ее к сексуальным играм. Но в первую же ночь, не совладав со своей страстью, начинает ласкать девочку. Та в ужасе поднимает крик. Герой бросается на улицу и погибает под колесами грузовика. В один из вечеров 1940 года Набоков прочитал повесть некоторым своим друзьям, в числе которых были Фондаминский, Зензинов, Алданов. Кажется, ему посоветовали повесть не печатать. Во всяком случае, Бойд сообщает, что «Современные записки» не приняли ее. А позднее, видимо, и сам Набоков потерял к ней интерес, а потом и «Лолита» оттеснила ее в тень.

В апреле 1940 года в 70-м номере «Современных записок» появился фрагмент будущего продолжения «Дара», который, по мнению Б. Бойда, должен был стать его второй главой. Назывался он «Solus Re» («Одинокий король»). Эта книжка журнала была последней. Эпоха расцвета эмигрантской культуры заканчивалась.

Что чувствовал Набоков в эти тревожные, безнадежные, тяжелые дни?

О Набокове этого периода оставила воспоминание Нина Берберова: «В последний раз я видела его в Париже в начале 1940 года, когда он жил в неуютной и временной квартире (в Пасси), куда я пришла его проведать: у него был грипп, впрочем, он уже вставал. Пустая квартира, то есть почти без всякой мебели. Он лежал бледный, худой в кровати, и мы посидели сначала в его спальне. Но вдруг он встал и повел меня в детскую, к сыну, которому тогда было лет 6. На полу лежали игрушки, и ребенок необыкновенной красоты и изящества ползал среди них. Набоков взял огромную боксерскую перчатку и дал ее мальчику, сказав, чтобы он мне показал свое искусство, и мальчик, надев перчатку, начал изо всей своей детской силы бить Набокова по лицу. Я видела, что Набокову было больно, но он улыбался и терпел. Это была тренировка – его и мальчика. С чувством облегчения я вышла из комнаты, когда это кончилось»[141].

Спасение, однако, все-таки пришло. Добрым ангелом для Набокова стал Марк Алданов. Получив приглашение от профессора Стэнфордского университета прочесть лекции по русской литературе в Летней школе при университете в 1940 году, Алданов порекомендовал вместо себя Набокова. Тот с радостью принял предложение хоть и на временную, но работу. Началось мучительное собирание документов, а потом и денег на билет. Как пишет Бойд, Набоковым не хватало 560 долларов, сумма, которую они сами собрать не могли. Набокову устроили благотворительный вечер, где он читал свой рассказ «Облако, озеро, башня». Несколько состоятельных евреев помогли ему деньгами, как и некоторые старые друзья. Когда все приготовления были закончены, Набоков пошел прощаться. Многих он уже не увидит никогда. В том числе и брата Сергея, который погибнет в немецком лагере. 10 мая немцы начали наступление на Францию. Наступление шло с невероятной быстротой, и пароход, который должен был отбывать из Гавра, уходил из Сен-Назера. В Америку, в новую эмиграцию отплывал Владимир Набоков.

Писатель Владимир Сирин оставался на континенте русской культуры навсегда.

Но воздушным мостом мое слово изогнутоЧерез мир, и чредой спицевидных тенейБез конца по нему прохожу я инкогнито

В полыхающий сумрак отчизны моей[142].

Глава II

Звуки и запахи

«Машенька»[143]

Полная достоверность —

только в мечтах.

Эдгар По