Для шпионской слежки Сабанеев использовал двух учащихся дивизионной юнкерской школы Сущова и Михалковского, а также платных агентов тайной полиции, образованной в 1821 году в Кишиневе. Сабанеев доносил в штаб армии генералу Киселеву, что «майор Раевский действительно вольнодумец, вредный для службы человек. Он наставлением своим внушал солдатам то, что им знать не следовало. Я бы желал, чтобы Раевского совсем из корпуса изгнать… Орлов человека сего ласкает, держит у себя и через то поощряет действие вольнодумства в других». «В Кишиневской шайке, кроме известных Вам лиц, никого нет, но какую цель имеет сия шайка, еще не знаю. Пушкин, щенок, всем известный, во всем городе прославляет карбонарием меня и выставляет виною всех неустройств. Конечно, не без намерения, и, я полагаю, органом той же шайки».
Раевский уже несколько месяцев трудился над «Рассуждением о работе крестьян». Однажды он развернул свежую газету и среди объявлений увидел, что вместо прежних слов о продаже людей появились слова «отпускается в услужение», поделился с Охотниковым:
— Константин, есть новость. Людей теперь запрещено продавать.
— Что, указ имеется? — обрадовался Охотников.
— Да, видимо, есть. Теперь их будут не продавать, а «отпускать в услужение», — сказал Раевский, улыбаясь. — Ловко, мерзавцы, придумали…
Прошло несколько месяцев, как Орлов переехал из Киева в Кишинев, став во главе 16-й дивизии.
Дома в кабинете генерала теснились полки с книгами, на стене висела географическая карта и несколько портретов родных. Еще при первом посещении генерала Раевский обратил внимание на то, что у генерала не было портрета императора, который в свое время обожал своего юного флигель-адъютанта. Он поручал ему принять капитуляцию Парижа, присвоив звание генерал-майора.
Об том событии однажды генерал рассказал Раевскому.
С подписанным актом капитуляции Парижа Орлов решительным шагом вошел в походную квартиру Александра I, представился:
— Ну-с, что вы мне привезли нового? — добродушно спросил царь.
Орлов подошел к столу, за которым сидел Александр I, и, положив ему на стол бумагу, сказал:
— Здесь капитуляция Парижа, ваше величество.
Александр взял бумагу, с явным удовольствием прочитал ее, а потом, сложив ее и сунув под подушку, сказал:
— Поцелуйте меня; поздравляю вас, что вы соединили имя ваше с этим великим происшествием…
Казалось, все хорошо складывалось для Орлова. Почет, слава, уважение самого императора. Но все это не пошло ему впрок. Он не мог быть покорным слугой бесправия и деспотизма.
Еще в 1817 году Орлов вступил в члены веселого литературного общества «Арзамас». По установившемуся обычаю каждый новый член произносил надгробное слово одному из живущих членов. Орлов поступил по-другому. Он выступил с серьезной речью, в которой сказал, что недостойно мыслящим людям заниматься пустяками и литературными препирательствами, когда кругом так много важных дел. Тогда он предложил: во-первых, создать журнал, «коего статьи новостью и смелостью идей пробудили бы внимание читающей России», во-вторых, представить каждому из живущих не в столице членов учредить в месте его пребывания филиальное общество… и таким образом покрыть всю Россию сетью отделений.
Орлова никто не поддержал, и тогда он решил действовать самостоятельно. Задумал образовать тайное общество «из самых честных людей, для сопротивления лихоимству и другим беспорядкам», назвав его «Обществом русских рыцарей». Разработал устав общества и собирался представить его на утверждение царю. Но и в этом деле его постигла неудача.
В ноябре 1815 года Александр I даровал царству Польскому конституцию, учреждавшую автономное самоуправление, а собственный народ оставил в прежнем состоянии, Орлов сильно возмутился. Составил царю гневное письмо и начал собирать под ним подписи влиятельных лиц. Царь узнал об этом, призвал Орлова и потребовал составленное им письмо. Предчувствуя недоброе, Орлов, чтобы не подводить лиц, подписавших его, сказал, что письмо потерялось. Это было последнее свидание царя со своим любимцем. Более того, Орлова удалили из Петербурга и назначили начальником штаба 4-го корпуса в Киеве.