Владимир Святой [3-е издание]

Главным событием, произошедшим с ним в эти, самые первые его годы, был обряд «постригов», перехода из женской половины семьи и дома в мужскую. В три года дитя становился мальчиком, будущим мужчиной. Обряд перехода сопровождался срезанием пряди волос, почему и получил название «постриги». Обрезание волос безвозвратно вырывало ребенка из мира женщин, обозначало его принадлежность к мужскому роду — ведь в ту пору волосы стригли только мужчины. С этого времени мальчика воспитывал отец или, как это всегда бывало в княжеских семьях, особый воспитатель, «кормилец». Таким «дядькой» стал для Владимира его родственник со стороны матери Добрыня. В его лице Владимир и нашел человека, чье доброе отношение к себе он ощущал постоянно, на чью поддержку мог рассчитывать. Стоит ли удивляться, что именно его влияние сказывалось на Владимире сильнее всего.

Так с самого раннего детства определилось особое положение Владимира в княжеской семье.

Впервые имя Владимира появляется в «Повести временных лет» одновременно с именами его братьев — в знаменитом рассказе об осаде Киева печенегами весной 969 года. Все три княжича были тогда еще малыми детьми. Святослав со своей дружиной находился вдали от Руси — «и затворилась Ольга во граде со внуками своими, Ярополком, и Олегом, и Володимером». С этого летописного сообщения и начинается известная нам биография будущего Крестителя Русской земли.

Что же за времена переживала тогда Русь, что представляла собой держава, властвовать над которой суждено будет Владимиру в течение почти четырех десятилетий?

К середине X века власть киевского князя простиралась на обширную территорию Восточно-Европейской равнины — от Старой Ладоги и Нового города на севере до Киева и Родни на обжитом полянами поднепровском юге. Великий торговый путь, ведущий «из Варяг в Греки», был захвачен еще новгородским князем Олегом, прозванным Вещим. Утвердившись в Киеве, названном им «матерью городам русским», Олег связал воедино две территории, два государственных образования, до этого развивавшихся самостоятельно и почти не зависевших друг от друга, — Новгородско-Варяжскую северную Русь и Киевское полянское государство. Соединение Севера и Юга и положило начало существованию Древнерусского государства, называемого нами Киевской Русью.

Но государство это не было похоже на современные государства. Оно не имело границ, не знало единых законов. Дань, ежегодно выплачиваемая сельскими и родовыми общинами, племенами и племенными объединениями, а также само признание верховенства киевского князя и составляли все существо государственной власти. Дань шла князю и его дружине. Во времена Олега и Игоря либо сам князь, либо его ближайшие воеводы объезжали людей и земли, собирая все, что могло дать тогдашнее натуральное хозяйство. При княгине Ольге «полюдье» сменилось «повозом» — более или менее ограниченной уроками данью, свозимой на княжеские погосты.

Русская земля в X — первой половине XI века.

Это не было повинностью в нашем понимании. Князь воспринимался тогда как некая высшая сила, воплощавшая в себе все общество и всю землю. Он служил, как мы говорим сейчас, гарантом социальной стабильности и порядка, один мог защитить своих подданных не только в случае нападения чужаков, но и в случае любой другой беды — стихийного бедствия, неурожая. (Так, кстати говоря, и было: при голоде и недороде людей выручали запасы, собранные и тщательно сохранявшиеся в особых княжеских закромах.)

Все сущее должно иметь свою завершенность, свой венец. Человеческое общество не являлось исключением. Князь — голова, его народ, подданные князя — тело. Подобно тому, как не может жить обезглавленное туловище и судорожны будут предсмертные движения его членов, не может и народ оставаться без князя. Потому и дань, собираемая для князя, обретала символический, ритуальный смысл ежегодного «кормления», понимаемого первоначально вполне буквально. Как лучший, откормленный телец приносится к жертвеннику — не для того, чтобы просто задобрить богов, но чтобы ощутить свою сопричастность им, свое единение с ними, — так и лучшее из того, что было собрано и возделано на земле, добровольно отдавалось на потребу и прокормление князю. Именно добровольно — почти всегда, кроме тех случаев, когда князь сам нарушал неписаные законы.