Владимир Высоцкий: монологи со сцены

Ты очищаешь песню, очищаешь. Поэтому она так легко доходит и входит. Потом вы поймете, что что-то совсем не так просто, как показалось. Но восприятие в авторской песне — она тем и прекрасна — мгновенное. Понимаете? Сразу. Потом можно еще чего-нибудь найти. Песня имеет второе дно, вторую глубину, но очень проста по форме.

Если вы много раз слушали мои песни, почти выучили их наизусть, на моих выступлениях вы просто увидите, как я это делаю. Мне интереснее работать в аудиториях, в которых люди не знают еще, что я делаю. Не знают моих вещей. Поэтому я иногда полностью меняю программы своих выступлений.

Очень трудно объяснить, как пишутся песни. Я не считаю, что пишу песни. Я пишу стихи, придумывая на них мелодию. Это для того, чтобы еще больше усилить впечатление от стихов. Это такая манера — петь свои стихи, чтобы еще лучше доносить их до публики. Я всегда пытаюсь придумывать такие мелодии, чтобы они не мешали слушать смысл. Они всегда простые и легкие для запоминания. А как я пишу?! — Все вместе. Я работаю с маленьким магнитофоном. Сначала приходит ритм, на котором ты работаешь. Если приходит строчка или четверостишье, я сразу беру гитару и пытаюсь пробовать. Сразу же пытаюсь попробовать, какая мелодия для нее будет лучше. Бывает даже так, что я возьму какую-то очень серьезную тему и захочу ее сделать в ритме марша, такую очень крепкую. А вдруг выходит, что текст лучше ложится на игривую легкую мелодию. Я оставляю серьезный смысл песни, но делаю ее в шутливой форме. А бывает наоборот. Ты придумаешь что-нибудь смешное, а получается очень серьезно и в другом ритме. Иногда песня или стихотворение крутится у тебя в голове месяц. Ты все время с ним живешь. Оставляешь, забываешь. Потом оно возвращается. Ты начинаешь работать. Садишься за стол и пишешь 15-20 минут — все уже готово! А рифмовать — это не так сложно.

А последнее время я начал очень много работать со звуками, с сочетаниями слов. Поэтому на рифму уходит намного больше времени. Я люблю, когда в строке очень часто повторяется одна и та же буква — чтобы усилить. Специальный есть прием такой в поэзии.

На меня очень большое влияние оказал Маяковский. Мы все находимся под влиянием больших поэтов. Он на меня оказал такое влияние: я беру сложную рифму, иногда рифмую одно слово с тремя по сочетанию звуковому. Например: «только по сту пью» — то есть, по сто грамм, я рифмую с «тяжкой поступью» — это когда ходят тяжело».

(«Юманите», 1977).

Я в восемь лет начал писать вирши всякие. Детские стихи. Про салат писал. Стал постарше — начал писать пародии всевозможные. Среди них были стилизации под блатные песни. Это я до сих пор расхлебываю. Но от этих песен я никогда не отказываюсь. Они мне принесли пользу в смысле поиска формы, простоты языка. Простой какой-то лексики. Я их никогда не пел с эстрады, но довольно много людей знают их и считают, что перед ними должен появиться человек, вот тут нож, тут струйка кожи, тут гитара сбоку растет… Громадный, рыжий человек. С хриплым голосом, лет пятидесяти. Но это неправда, как вы видите. «…Я не Байрон, я — другой…»

Я исполняю свои песни так, как мне в данный момент хочется. И у меня никогда не получается совпадения. Иногда мне кажется, что я попал в десятку. Кажется: так удачно получилось, что на следующем выступлении повторю. Но этого никогда не получается. Авторская песня — очень живое дело. Вы же становитесь единым организмом, как только попадаете в зал. И мне передается пульс этого организма, поэтому я пою по-другому. Я очень дорожу своей публикой. Даже не публикой — это нехорошее слово, — а теми, кто пришел послушать мои песни. Если не будет людей, это будет работа в корзину, как у писателя, который сжег никому не читанный роман.

У нас в последнее время расплодилось много вокально-инструментальных ансамблей, которые по разному называются, а все, в общем-то, одинаковые, за исключением двух-трех. Я например очень люблю «Песняров». Они — как будто одна семья. Они живут кланом, давно вместе работают, очень чувствуют друг друга музыкально. Начали они на основе народных песен. Ни на кого не похожи. Они имеют свою личность, индивидуальность. А тогда — как угодно назовите, лишь бы было хорошо.

Иногда по телевидению показывают французскую эстраду. Кстати, слово «эстрада» обозначает какое-то пространство. И большинство песен написаны и исполнены одним человеком. А Максим Ле Форестье просто целые тематические авторские вечера делает. Либо набор песен, либо маленькие оперы — монооперы для одного человека. Проигрывает в них за разных персонажей. На Западе этот жанр развивается во все стороны и колоссальное внимание к нему. И это недаром так, ведь авторская песня — неувядаемое дело. Она умеет пробиться.

Как только появился человек, он начал стучать по камню и петь:

— А вот орел летит!

Пою о том, что вижу. Появились акыны.

А потом авторскую песню спугнули. У нас ее начали называть «самодеятельной». Но ведь самодеятельность — это то, что делается самим кем-то.