— Вот уже седьмой год, как это пекло боли, обитающее где-то здесь, остается безутешным, и навряд ли найдется такая мятная прохлада, которая когда-нибудь залижет, утешит и обезболит это всегда полыхающее место. И все-таки у нас достаточно причин для ликования. Завтра день рождения этого человека. Мандельштамом сказано, — я боюсь, что недостаточно грациозно воспроизведу его формулу, — но сказано приблизительно вот что: смерть Поэта есть его художественное деяние. То есть смерть Поэта не есть случайность в сюжете его художественного существования. И вот, когда мы все вместе, желая утешить себя и друг друга, все время применяем к уже свершившейся судьбе какое-то сослагательное наклонение, может быть, мы опрометчивы лишь в одном. Если нам исходить из той истины, что заглавное в Высоцком — его поэтическое урождение, его поэтическое устройство, тогда мы поймем, что препоны и вредоносность ничтожных людей и значительных обстоятельств — все это лишь вздор, сопровождающий великую судьбу. Что бы мы могли пожелать поэту? Нешто когда-нибудь поэт может обитать в благоденствии? Нет. Сослагательное наклонение к таким людям неприменимо. Высоцкий, несомненно, вождь своей судьбы. Он предводитель всего, всего своего жизненного сюжета… Я полагаю судьбу Высоцкого совершенной, замкнутой, счастливой. Потому что никаких поправок в нее внести невозможно. Несомненно, что его опекала его собственная звезда, перед которой он не провинился… Но все же, опять-таки вовлекая вас в радость того, что этот человек родился на белом свете, и родился непоправимо навсегда, я и думаю, что это единственное, чем можем мы всегда утешать и себя и тех, кто будет после нас.
Булат Окуджава в газете «Народна култура» (9—18 сентября 1981 г.) подробно рассказывает о своем знакомстве с Высоцким, дает высокую оценку его творчества:
— Он был гораздо моложе меня. Мы были друзьями, несмотря на то, что встречались редко. Просто мы принадлежим к разным поколениям. И потом, у нас разный темперамент. Он был светский человек, актер. Я — домосед, одиночка. У нас были разные слабости и пристрастия. Но друг к другу мы относились очень хорошо. И я всегда вспоминаю о нем по-доброму. Он — исключительно богатое явление нашей культуры. Явление, о котором будут говорить. Он был сатириком с трагическим пафосом. Талантливым художником и прекрасным человеком. Высоцкий был личностью.
На вопрос: «Когда вы познакомились?» — Окуджава ответил:
— Это было давно, очень давно. Может быть, в 1963 году. Не помню точно. У меня от этой встречи осталась фотография. Это было на моем концерте. Володя тогда пришел ко мне за кулисы, и мы познакомились. Потом мы встречались часто. И эта первая встреча стерлась в моей памяти. Да и мог ли я предположить, что он уйдет так рано.
Сейчас эта фотография, переснятая и увеличенная, висит на стене в доме Окуджавы. Есть на ней и Белла Ахмадулина. Все невероятно молоды, а Владимир — почти мальчик… Окуджава помнит его с того времени, когда он еще стеснялся брать в руки гитару, а пел и барабанил пальцами по столу. Репертуар его был очень разнообразен — от городского и тюремного фольклора до собственных песен.
— Он был истинным творцом, — продолжает Окуджава, — и великолепным человеком — очень милым, чувствительным, хрупким, деликатным. О нем ходили разные слухи. Со всеми необыкновенными людьми так. Высоцкий остается вершиной нашей современной культуры. Исключительное явление. Богатый и могучий талант. Он был естественным… Таким же, как его песни. Таким же прямым и откровенным, доброжелательным и острым.
Эти слова сказаны в 1981 году. Когда в следующем году мы снимали Булата Окуджаву у него дома, я снова спросил его о Высоцком. Напомнил уже сказанное и попросил повторить эту оценку.
Окуджава ответил:
— Это уже дело критиков, музыковедов, литературоведов, театральных специалистов и проч. Когда Высоцкий умер, я написал стихи, из которых получилась песня (она вошла в только что законченный спектакль, посвященный Высоцкому):