Владимир ЗАЯЦ - Гипсовая судорога

Казалось бы, чего ещё там думать? Решил — и баста! Но душа Дмитрия, мало упражнявшаяся в подлости, всё возвращалась и возвращалась к мысли о предстоящей экзекуции. Решимость покривить душой ослабевала, а сомнения усиливались. Будто открыли кран в каком-то сосуде, и потихоньку выливался один раствор и заменялся другим. Процесс завершился тем, что кто-то жестокий шепнул: «Всё это называется подлостью».

Дмитрий даже встрепенулся, уязвлённый несправедливостью обвинения. Почему же так сразу: подлость? Конечно, то, что он решил совершить, не геройский подвиг, но и не подлость! А если даже и подлость? Что из этого вытекает? Что он, Дмитрий, подлец? Ни в коем случае! Просто он — человек, который в силу жёстких жизненных условий совершает не очень благовидный поступок. И это ни в коем случае не характеризует его как личность. И вообще, разве существуют подлецы-профессионалы? Есть обычные люди, совершающие поступок, расцениваемый как подлый.

Ох, не то думаю. Не то… Если так толковать, то не осуждать надо подлецов, а памятники им ставить…

24

Вторник… Пятиминутки, проходящие в этот день, назначались строго на 8 часов. Поэтому медики, как всегда, собрались на 8 часов 20 минут.

Первые три ряда оставались традиционно свободными. Все остальные ряды были заняты сверхплотно. Сидели даже на стульях, принесённых из регистратуры.

Место за столом на возвышении заняли главный врач Иван Иванович Честноков и заместитель главного врача по сети Людмила Андрофаговна Ступицкая.

Гипсовые медики на барельефе за спиной начальства держали скальпели наперевес с особым остервенением. Лица их скрывали маски, глаза смотрели бдительно и сурово.

Назревало начало пятиминутки. Понемногу умолкло поскрипывание, отшептались, откашлялись. Внезапно дверь распахнулась и, сутулясь, вошёл Тагимасад. Взгляд его был расплывчат, веки красные. Он потоптался у входа, затем сориентировался и направил себя к заднему ряду. Сильный дух перегара навалился на ряды. Медики зажужжали возмущённо; захихикали; заскрипели, подвигаясь.

Вскочила Людмила Андрофаговна, укротила резвящихся ледяным взором.

— Что это за галёрка снова образовалась?

«Галёрка» замолчала, невинно посматривая по сторонам.

— Я повторяю: почему не занимаются первые ряды?

Молчание было ей ответом. Будто и не услыхали коллеги стеклозвонный голос её. Людмила Андрофаговна постояла ещё немного, тщетно пытаясь защемить чей-нибудь взгляд. Взгляды ускользали. Она осела и принялась без нужды перебирать бумаги.

Иван Иванович Честноков выбрался из-за стола и, подволакивая ноги, направился к трибуне.

— Что же мы имеем в нашей больнице за неделю? — он клюнул носом бумаги. — Мы имеем новые жалобы от населения на отсутствие инфекционного отделения. Товарищ Хаменко, заведующий облздрав-отделом, как всегда тактично напомнил нам за этот вопрос.

Главный помолчал, вспоминая сочный звон в трубке.

— Мы вышли на соответствующие организации. Главный архитектор, товарищ Имхотепчик, обещал задействовать связи. Дальше, надо за хирургию сказать. Мне доложили, что вчера в хирургическом отделении имел место смертный случай. Товарищ Резник, что вы можете доложить по этому поводу?

Небритый Резник ответил глухо, глядя в пол:

— Умер больной. Умер…

Честноков захлопал глазами, в недоумении посмотрел на Ступицкую. Заместитель развела руками, давая понять, что и сама ничего не понимает.

— Нечего вилять, — брякнул Честноков. — Говорить прямо: имел место смертный случай или нет?

Резник медленно поднял свинцовую от усталости голову и сказал тоскливо:

— Я же по-человечески говорю: умер больной.

Ответ Честнокова был по-птичьи быстр:

— Нам надо не по-человечески, а как полагается. Никогда от хирургов сразу толку не добьёшься! Теперь, вот что я хочу сказать… Те-перь я хо-чу ска-а-а-а-а-зать… Тепрь… Трь…

Что-то неладное происходило с руководителем больницы. Он умолк. Голова его закачалась из стороны в сторону, затем взад-вперёд. И, наконец, склонилась на трибуну.

Медики молчали, с интересом наблюдая за разыгрывающимся представлением. Подобное уже дважды случалось с главным во время пятиминутки.

Их ожидание оправдалось. Как и в прошлый раз, из потолка выдвинулась огромная Рука с золотыми, запонками на белоснежных манжетах. Она потянулась к спине Честнокова и принялась размеренно поворачивать ключ.

— Раз! Два! Три! — хором считали медики, как гости на свадьбе после крика «горько!».

И вдруг… случилось то, чего никто и предположить не мог. Сама Рука — надежда и оплот Честнокова — вдруг обмякла и бессильно повисла, покачиваясь, словно гигантский хобот.

Изумлённые медики ахнули, как зрители в цирке при исполнении смертельного номера под куполом. Наступила такая тишина, что слышен стал недовольный говор больных, поджидающих за дверью врачей, да чмоканье и подхрапывание уснувшего Тагимасада.

Все напряжённо ждали. Что будет дальше?

Долго ждать не пришлось. Неведомо откуда раздался оглушающий скрип невиданно огромного заводного ключа.

— Раз… Два… Три… — снова принялись считать врачи.