Владимирские Мономахи

Басман-Басанов превратился в истукана! Это соображение ни разу не явилось в его голову. И теперь слова Масеича поразили его, как громом.

Но через несколько мгновений он рассудил так же, как и многие в Высоксе.

Зачем же Анька сначала бежал или пропал?.. Неужто затем, чтобы на него не подумали… Что если и Анька, то все же… За что? Почему?

— А зачем, скажи, — обратился он к камердинеру, — зачем Гончему Сусанну Юрьевну умерщвлять?

— А кто их знает, — ответил Масеич.

— Их? Кого — их? Дурак…

— Я это так сказываю…

— Так?

— Да-с… Так это…

— Дурацкое слово российское, за кое бы вешать следовало, — рассердился Аникита Ильич. — Так?.. Спросят человека, почему он не весел… Так, мол. Отчего иной помер вдруг?.. Так? За что другой убил?.. Да так!.. Тьфу!

И Аникита Ильич сердито плюнул, а затем принялся пилить кружки.

XIV

Едва только Сусанна видимо поправилась, казалась даже вполне здоровой, как три человека пожелали с ней объясниться тайно «по одному делу».

Разумеется, «дело» это было прошлое происшествие, оставшееся и остававшееся загадкой.

Первый, страстно ждавший объяснения, был молодой Басанов; второй, угрюмо спрашивавший всякий день у Анны Фавстовны, когда его примет барышня, — был Змглод; третий, уже заявивший, что явится «беседовать о важной материи», был сам Аникита Ильич.

Сусанна знала заранее, о чем все трое будут спрашивать.

— Но что скажет дядя? Что может он думать? — говорила Сусанна своей наперснице. — Он не может додуматься до правды, не может собственным умом дойти до подозрения, что на ее жизнь покусился любовник.

Принять у себя днем молодого Басанова, лежа в постели, было, конечно, невозможно: все обитатели дома пришли бы в негодование от такого соблазна. Встать, одеться и выйти в свою гостиную для приема Сусанна боялась, чувствуя себя еще слишком слабой. Хотя Вениус и дозволил ей это, отвечая, что у нее достаточно сил, чтобы стать на ноги, и что опасности в ее положении нет и малейшей, тем не менее она предпочитала лежать до тех пор, пока не почувствует себя совершенно бодрой.

Оставалось решиться принять Дмитрия тайно, ночью, что было бы уже не в первый раз, а при теперешнем ее положении, в качестве больной, еще менее опасно. Кто бы мог подумать, даже подстерегши его, что он идет или был на свидании у раненой барышни!.. В случае такой беды объяснение было уже приготовленно заранее. Дмитрий должен был сказать, что он из своих окон увидел снова какую-то фигуру на балконе и тотчас бросился в комнаты Сусанны, на всякий случай.

Однажды молодой Басанов около полуночи снова, как прежде, вышел в сад по одной террасе, поднялся по другой и, пройдя быстро пустой коридор, где однако слышались голоса дежурной дюжины, проскользнул в отворенные двери. Разумеется, Анна Фавстовна была на часах, прислушиваясь и оглядываясь на обе стороны.

Войдя к Сусанне и пылко расцеловав ее несколько раз, он молча, сосредоточенно, точно будто тревожно, сел около ее постели. Не она, а он был смущен и взволнован предстоящим объяснением.

— Санна, — начал он тихо и робко, — я хочу тебя спросить… Вот который день я мучаюсь… Все это приключение очень чудно и диковинно… Я хочу у тебя спросить…

— Ну, спрашивай, — невольно улыбнулась она.

— Да. И ты мне отвечай правду. Скажи, ты ответишь правду, не станешь хитрить и обманывать и скрывать?

— В чем? Что? Говори… Я не знаю, про что ты говоришь, чего хочешь, — солгала Сусанна.

— Скажи, что это за приключение? Кто был этот злодей? За что он тебя хотел убить?..

— И непременно убил бы, если б тебя не случилось! — прибавила она с чувством.

— Да. Я тоже так полагаю… Был один миг…

— Смерть была на носу!.. — добавила она.

— Да. Если б не мой рукав, то ножик прямо бы вонзился тебе в шею… Вот куда…

Дмитрий поднялся, показал ей место под левым ухом и снова поцеловал ее.

— Я видел… Я хорошо помню… Моя рука была вот так… А за нею твоя голова и запрокинутая… Хвати он вершком дальше через мою руку, то прямо бы в горло… А бил он шибко… Шутка ли: толстое сукно два слоя и все шнуры — все пробито и прорвано насквозь… Да…

— Знаю. Знаю… А ты говори… Спрашивай? Что ты хочешь знать?

— Я хочу знать, Санна что все это значит. Это не вор был и не грабитель…

— Понятное дело.

— Он тебя прилез убивать… Он тебя назвал очень чудно…

— Назвал? Чудно?

— Да. И не раз…

— Как назвал?.. Я не помню, не слыхала.

— Бранными словами назвал. Скверными. Я и повторять не стану… Но скажи мне, кто он?

— Кто? — странно спросила она.

— Да. Скажи, кто он. Ты знаешь.

— Да. Знаю.

— Ну, и скажи.

— Гончий.

— Что? — не понял он.

— Анька Гончий. Онисим, а прозвищем Гончий.

Наступило молчание.

— Я не про это… — начал Дмитрий как-то робко. — Имя мне ничего не объяснило. Скажи мне, кто он такой.

— Канцелярист дядюшкин. Сын заводского смотрителя…

— Опять я не про это спрашиваю. Что он такое для тебя…

— Для меня? — усмехнулась Сусанна.

— Да. За что он тебя хотел зарезать? Из гнева, ревности, отмщения?.. За что! Он кричал ведь… Он, Санна, кричал: «Теперь другой приглянулся». Потом, увидя меня и доставая нож, он крикнул: «И этот здесь». Что все это значит?