Владислав Листьев: Послесловие

очень боюсь этого: какое отношение я имею к «ВИДу», вообще к молодежи. Он закричал: «Гениальная идея!» «Гениально» — это было его любимое слово. Я сказал, что ничего гениального не вижу. «Я с вами разговариваю серьезно, а вы мне про какую-то гениальность говорите». Разговор принял характер такой вежливой резковатости. Влад спросил: «У вас есть название цикла?» Я говорю: «Конечно, нет». — «А шапка?» — «Какая шапка? У меня ничего нет. Ни музыки, ни шапки, ничего». Он сказал: «Все. Вы у меня. Я вам даю режиссера». Я говорю: «Вы, во-первых, мне никого не давайте, менять ничего не нужно. Я консерватор. В моем консерватизме, я думаю, больше смысла, чем в ваших новациях. Если вы меня берете, то берете со всеми. Влад засмеялся: «Вы еще не пришли, но уже ставите мне условия! Гениально! А название?» Тут опять зазвонил телефон, начались какие-то переговоры. У Влада на столе лежал какой-то шарик, который я взял и начал комкать. Такой маленький серебряный шарик. Он закончил разговор по телефону. Я говорю: «Вот, придумал название: “Серебряный шар”». «А что это значит?» — «Ничего». — «Как ничего?» — «Так, ничего. А что означает «серебряный век»?» Опять крик: «Гениально!» В этот момент зашел Разбаш, которого я увидел впервые. Он тогда был заместителем генеральною директора «Останкино». Сейчас мы с ним дружны, а тогда это был просто какой-то важный господин, который мазнул меня взглядом без всякого выражения: и любопытства. Влад изложил ему мою идею. Все было решено. И первая моя передача вышла в «Серебряном шаре» уже в сентябре 94-го года. Это была передача о Сергее Мартинсоне. Может быть, потому еще Влад с таким энтузиазмом поддержал меня, что ему безумно нравился Мартинсон. Не мне судить, но передача получилась и грустной, и драматичной, и смешной. И вот после нее «Серябряный шар» начал крутиться.

...В дела моей передачи Влад вообще не вмешивался. Он только помогал, если в этом возникала необходимость. Это было мое золотое время. Я отлично понимал, что денег ему это не приносит, я выходил раз в месяц. При Владе я делал все, что хотел, у меня было ощущение защиты.

...Как-то однажды он сказал: «Я должен вас познакомить со своей женой». Он пригласил меня к себе на Новокузнецкую, где они жили с Альбиной. Это былая небольшая, но очень элегантная квартира. Две небольшие комнаты, холл, кухня. Альбина — человек с очень большим вкусом. И я понял в какой-то момент, что Влад так прежде никогда не жил. Все это было для него внове, и он очень этим гордился. Гордился способностями Альбины устраивать этот дом, ее умением и вкусом. И вот после того вечера мы стали часто видеться. Уж не знаю, было ли в нем какое-то любопытство ко мне, или что-то другое. Но мне было любопытно определенно. И мне была очень интересна Альбина. Я увидел умную девочку, человечески очень талантливую, капризную, острую, все понимающую с полуслова, современную — в самом лучшем смысле. Об Але я много раз слышал, что она властная.

А я этого не увидел. Мне она показалась очень изысканной.

А Влад — очень легкий, взрывчатый и, безусловно, одаренный. Причем одаренность его сказывалась в том, что ему все было интересно. Он был не бог весть как образован. В меру, очень в меру. Многое видел, что-то читал. Понимал людей, был умен. И мне он был любопытен как совершенно новый тип личности. В моем окружениилюди совершенно другого плана. И видимо, это взаимное любопытство переросло в то, что мы стали по крайней мере раз в неделю встречаться. То у них дома, то ездили в какие-то ресторанчики. Влад обожал ужинать где-нибудь в городе. «Виталий Яковлевич, вы свободны сегодня?» — «Свободен». И мы ехали. Альбина вечно опаздывала. Это одно из основных ее качеств. Если она сказала, что позвонит во вторник, ждите звонка в пятницу. А Влад был предельно точным всегда. И мне очень нравилось, как они общались между собой. Никогда с нами не было никого четвертого. Всегда втроем. И оттого, что мы много общались, у меня возникло ощущение, что они стали мне необходимы. Никогда не говорили о делах. И однажды я понял, что Влад обладает редким человеческим талантом, который очень трудно определить: с ним всегда очень легко и радостно.

Ребята рассказывали какие-то свои истории, я — свои. И отношении наши как-то сразу перестали быть поверхностными. И думаю, это произошло за счет Влада. Я сразу почувствовал к себе очень теплое отношение. Я увидел, что он ценит во мне именно те качества, которые мне самому дороги. Это был период, когда я вернулся из Америки. Многие просто не могли пережить, что я там работал. Внешне я постоянно сталкивался с недоброжелательством, завистью, прикрытыми дежурной улыбкой. А со стороны Влада я вдруг почувствовал настоящее тепло, интерес, живое отношение живого человека. Я много рассказывал им о театре. Потом стал, что называется, выводить. Помню, как мы пошли на балет Григоровича, кажется, на «Баядерку». Григорович еще был в Большом. Владу очень понравилось. И я понял, что он совсем не часто бывает там.