Власов как «монумент предательству»

Для генерала Власова это стало большим днём. С ним он связывал большие надежды. Он верил, что обнародование Манифеста будет означать значительный успех для его движения и что он сможет, наконец, приступить к формированию своей освободительной армии. «Мы должны продвинуться в Россию, и тогда мы будем вести войну главным образом по телефону», — сказал он. Он верил в возможность возникновения Гражданской войны и доказывал это словами: «Как только наша армия появится на фронте, противник начнёт перебегать»^{361}

.

По поводу «обнародования Манифеста» весьма примечателен комментарий известного британского историка Джеральда Рейтлингера:

«Вступительное заседание КОНР 14 ноября 1944 г. было хорошо подготовлено. Специальный поезд доставил 500 делегатов из Берлина, из которых 49 были представителями комитетов, в то время как многие были восточными рабочими, которых гестапо вытащило из трудовых лагерей и снабдило комплектом одежды. Этим задавленным жизнью людям, у которых не было никаких гражданских прав, был навязан фиктивный комитет с председателями Горденко и Янушевский. Русские генералы-пропагандисты из Дабендорфа и Кибитцвега были здесь, конечно, представлены полностью, так же как и ведущие члены НТС — те же самые люди, которые совсем недавно мучились в Заксенхаузене по подозрению в переговорах с союзниками. Казаки были представлены генералами Балабиным и Туркулом, и были ещё многочисленные комитеты от национальных меньшинств, которые выступали в пользу федерализма под началом Власова, включая, как предполагалось, калмыков. Но комитеты, выступавшие от Прибалтийских республик, Белоруссии, народов Кавказа, делегаций не прислали.

Как документ Манифест КОНР интересен только как демонстрация немецкого камуфляжа. В нём приветствовалась германская военная помощь, и он обещал почётный мир с Германией, но в том, что касалось политики, не было никакого упоминания о чём-либо, что пахло бы Гитлером или национал-социализмом. И тем не менее этот документ надо было отправить Гитлеру. «Любопытная вещь, — говорил Шерлок Холмс, — это поведение собаки в ночное время». И Ватсон отвечал, что собака в ночное время ничего не делает. Если бы тут был хотя бы самый отдалённый шанс, что эта безобидная программа будет выполнена КОНР хотя бы на нескольких сотнях квадратных километров Советского Союза, то Гитлер аннулировал бы Манифест. Но шансов на выполнение не было, и единственная цель в придании Манифесту гласности была в том, чтобы убедить антикоммунистов мира, что Власов не действует по принуждению. По этой причине Власову было разрешено выдвигать идею правительства, которое в западных странах Гитлер осуждал бы как «декадентское, капиталистическое и порождённое средним классом». Гиммлер настоял на преамбуле, в которой содержалась атака на «державы империализма, возглавляемые плутократами (то есть финансовыми магнатами, в основном евреями) Англии и США». Это не изменило того факта, что власовские четырнадцать пунктов — снова символизм 1918 г. — были сознательной попыткой оформить свои демократические верительные грамоты для западных держав. И собака не залаяла»^{362}

.

К слову сказать, до сих пор сторонники Власова продолжают ставить знак равенства между Белым движением и русским коллаборационизмом времён Великой Отечественной войны. Всё это происходит от нежелания понимать суть происходивших событий в период Гражданской и Второй мировой войн. Именно с целью объяснить разницу первого и второго движений взялись В.Ж. Цветков, А.Н. Алекаев и Р.Г. Гаркуев в статье «Нельзя ставить знак равенства». В частности они пишут:

«Важнейшим пунктом в программах Белого движения было следование политико-правовой преемственности от дореволюционной (1917 г.) России. При этом определялось достаточно чёткое размежевание с представителями так называемой «революционной демократии», выдвинувшимися на политическую авансцену после февраля 1917 г. Сотрудничество с ними не исключалось (Б.В. Савинков, Н.В. Чайковский), но только после того, как они открыто заявят о поддержке политического курса Белого движения и, в частности, о поддержке власти Верховного правителя России адмирала А.В. Колчака и его преемников (генералов А.И. Деникина, П.Н. Врангеля) и, следовательно, о признании приоритета норм военной диктатуры в качестве обязательного условия воссоздания в России законной власти. В белых правительствах активно разрабатывались проекты избирательного права применительно к выборам как высшего учредительно-санкционирующего органа власти (Национального учредительного собрания), так и местного (земско-городского) самоуправления. Окончательное решение вопроса о политическом и государственном устройстве будущей России, а также о форме правления отводилось Учредительному собранию, которым должен был завершиться период «временных властей», вынужденно образовавшийся после отречения от престола Государя Императора Николая II и отказа от принятия Престола Великим князем Михаилом Александровичем. Главным источником права становилась бы «соборная воля» народа России.