Власов. Восхождение на эшафот

— Ты права, Хейди, — на «ты» он все еще обращался к ней крайне редко и настороженно: вдруг отреагирует на это болезненно? Женщина заметила это и потерлась щекой о его плечо, словно он одарил ее невесть каким комплиментом. — Чем больше уходит времени, тем труднее оправдывать все то, чем жил и что содеял там, на Восточном фронте.

— Но ведь вы были настоящим воином, генерал Андрэ. Уж кому-кому, а капитану Штрик-Штрикфельдту я имею право верить. Он не стал бы говорить об этом, если бы…

— Да что он знает, твой капитан? — погладил ее по щеке Власов, явственно ощущая, как предательски дрожат его пальцы. Он догадывался, что это свое, на французский манер произносимое «Андрэ» эсэс-вдова позаимствовала у Мелитты. — Для того чтобы понимать мое состояние, нужно сначала погубить целую армию и прослыть предателем.

— Борьба не только на фронте, но и в политике. И трудно сказать, где ее начало, а где завершение. Так что вы должны быть готовы к любым политическим превратностям, коль уж избрали сей путь.

— Кажется, вы настроены куда решительнее меня.

— Поэтому хочу знать о вас все, — чувственно улыбнулась она, приподнимаясь на носках и с трудом дотягиваясь до его губ. — Вы должны доверять мне.

Власов взял ее на руки, подержал так на весу, вновь ощущая себя молодым и сильным, и понес к широкой низкой кровати, которой суждено было стать их брачным ложем. Выскользнув из рук мужчины, она промурлыкала: «Только после душа», но Андрей продолжал чувствовать себя так, словно Хейди все еще оставалась в его объятиях.

Сегодня он как бы заново осознал, что ему всего лишь сорок три, и что это все еще возраст любви и тайных свиданий, а не только генеральских чинов и должностей. И что никакие фронтовые грехи, равно как и заслуги, не лишают мужчину его возраста права предаваться любви за сотни километров от фронта, посреди чужой, некогда «вражеской» для него земли, с женщиной, которая еще недавно была женой вражеского офицера.

34

Душ за стеной утих, и Власов мысленно представил себе, как, мурлыча под нос какую-то песенку, Хейди священнодействует над своим телом, пользуясь при этом огромным полотенцем. Стройная, с девичьей фигурой, она способна была завлечь кого угодно. Так что можно лишь поражаться тому, что эта саксонка избрала именно его, мятежного генерала, бывшего лагерника, чья судьба так же непредсказуема, и даже пока еще не загадана на небесах, как и судьба Иисуса после второго, еще не состоявшегося, пришествия.

Оказавшись с Хейди в постели, Андрей вдруг почувствовал себя так, словно никогда до этого не был с женщиной. Да и сама она вела себя так, будто он стал первым ее мужчиной — настолько обостренным было у нее ощущение девственности своего тела Столь страстной казалась реакция на каждое его движение. Таким яростным представало стремление Хейди почувствовать себя по-настоящему обладаемой.

Разве там, в болотах под Волховом, и потом, сидя в брошенной хозяином крестьянской избе в деревушке Туховежи, мог он предположить, что страдные пути пленника приведут его в один из самых фешенебельных курортов? И пусть простят его все те солдаты, чьи кости дотлевают сейчас по лесным оврагам и болотным топям бывшего Волховского фронта. Ощутить нечто подобное им уже не дано, даже если все они давно попали в рай. Ибо рай, если он существует, создан для духа. Они же, земные, грешные, привыкли ценить райскую блажь собственного тела.

— Это было изумительно, — с восхищением признался он, когда, обессиленный, затих, все еще погребая конвульсивно вздрагивающее тело женщины под своими огромными, хотя и далеко не атлетического склада, телесами.

— Признаться, я очень старалась, Андрэ. Слишком уж хотелось понравиться.

— Ты и так понравилась мне. Причем задолго до постели.

— До постели — не то! Важно, чтобы в постели, тогда это надолго. Все остальное принадлежит грезам молодости.

— В таком случае следует признать, что у меня это начиналось именно с «грез молодости», — он лег рядом с ней, огромный и сильный, — чувствуя, что способен отстоять свое право на эту женщину.

— Простите, Андрэ, мое любопытство, но… должна ли я верить тому, что образование свое вы начинали не в кадетском корпусе, а в духовной семинарии? — Власов давно понял, что главное в их сегодняшней встрече Хейди видит не в любовных забавах, а в основательном знакомстве. Он уже давно заметил, что интерес фрау Биленберг к нему выходит далеко за пределы чисто женского любопытства.

«Но ведь не работает же она по заданию разведки!» — почти взмолился генерал. Слишком уж ему не хотелось, чтобы все обернулось банальным составлением досье.

— Никакой тайны в этом нет, я действительно учился в духовной семинарии. Но окончить ее не удалось — революция.

— Не могу вообразить вас в роли священника. Такой исход вашей судьбы представляется мне чистым безумием.