Власов. Восхождение на эшафот

А поскольку сделать это в условиях штаба армии было непросто, случалось так, что они несколько раз рисковали быть застуканными на месте «преступления». Но всякий раз Воротова вела себя на удивление храбро, а со временем оказалось, что ей попросту нравится отдаваться вот так, ежеминутно рискуя. Она словно бы не понимала, что рискует своей репутацией не она, а командарм, над боязненностью которого еще и подтрунивала.

Однако так было раньше, там, в лесах под Волховом. А теперь перед ним стояла лейтенант вермахта. И в выражении ее лица, во взгляде, в манере держаться уже проявлялось что-то офицерско-вермахтовское — холодное, надменное и… отталкивающее.

— Может, мой отказ служить в русской армии кажется тебе странным, однако намаялась я с тобой. Так намаялась, что с меня хватит. И когда ты с остатками своей Освободительной Армии вновь окажешься в окружении, но теперь уже в окружении красноармейцев, водить и спасать тебя по окрестным лесам придется уже твоей Хейди.

— Этой не придется.

— Вот видишь… — неопределенно как-то молвила Мария, а немного помолчав, добавила: — Но хотелось бы видеть, как у нее это будет получаться. Кстати, как хоть она в постели? С ней у тебя лучше выходит, чем со мной? Не ехидничаю, просто спрашиваю.

— Сейчас мы говорим не об этом, — резко осадил ее Власов. — Если передумаешь, сразу же дай знать. Не хочешь в кадровики, в разведотдел армии определю, женщинами-разведчицами командовать будешь. Сразу же «капитана» присвою.

— Я ведь уже сказала: не пойду я в твою Русскую Освободительную, чтобы во второй раз «власовкой» становиться. Хватит с меня. И еще скажу тебе, генерал: не верят уже в твою Русскую Освободительную. Никто не верит: ни русские, ни немцы. Припоздал ты с ней. В сорок втором создавать надо было.

— Не от меня это зависело. Не позволяли мне.

— А теперь позволяют? Знаешь, что теперь тебе позволяют? Повести десятки тысяч русских на скорую, верную и совершенно бессмысленную гибель. И вести их на эту гибель, или не вести — теперь это уже зависит, прежде всего, от тебя, Власов. Тут уж ты свои грехи на фюрера не спишешь.

Генерал достал портсигар, открыл его, закрыл и вновь открыл. Хейди настолько резко пресекала его тягу к курению, что даже с Марией он курить уже побаивался.

— Правильно делает, что запрещает, — уловила суть его маеты Воротова. — Тем более, что она еще и врач. Но, чтобы не мучиться, лучше закури.

— Мне долго не сообщали, где тебя держат. Несколько раз пытался выяснить, но ты знаешь, как здесь…

— Да и не очень-то удобно было генералу, командарму РОА, судьбой какой-то там поварихи интересоваться, — подсказала ему Воротова.

— А потом жизнь закрутила…

— …а тут еще немка. Не в обиде я, дело житейское. — Мария опустилась в кресло, но буквально через минуту вновь поднялась и потянулась к Власову. — Как думаешь, переспать с тобой мне позволят?

— Что ты: какое там «переспать»?! — возразил Власов. Его всегда поражала та непосредственность, с которой Воротова говорила обо всем том, о чем всегда принято было говорить намеками даже между мужем и женой.

— Тогда не будем дразнить гусей и изводить самих себя, — тяжело вздохнула она, опускаясь назад в кресло. Стол был уставлен двумя бутылками вина и двумя порциями лангета. Тут же лежала коробка конфет швейцарского производства. — А хочется еще раз переспать с тобой. Очень хочется. Понимаю ведь, что в последний раз.

— Сама сказала: не будем дразнить гусей. Смотри, какой стол нам накрыли.

— По нынешним временам — щедро, — перехватила его изголодавшийся взгляд гостья. — Я вот и есть не стала. Все — твое. Истощавший ты какой-то: что после Москвы, что под Волховом, что здесь. Чего так? — с тоскливой грустью осматривала его Мария, и было в этом взгляде не столько женского, сколько материнского. — Паек-то и зарплата небось генеральские? Ты бы не стеснялся, прикупал кое-чего.

— Хватит причитать надо мной, — поморщился Власов.

— Тогда всего лишь скажу, что я ведь тоже… не из монастырской кельи к тебе. Генерал один немецкий, эсэсовский, наведывается. Молодой еще, едва сорок стукнуло. На русскую, видите ли, потянуло, на «любовницу Власова».

— Что, тебя так и называют — «любовницей Власова»? — пропустил командарм мимо ушей все, что касается ее любовника.

— Знал бы ты, что о тебе самом говорят. Я когда там, за линией фронта была…

— Что-о?! Тебя уже засылали в советский тыл?

— А тебе разве ничего не рассказывали обо мне? — в свою очередь удивилась Мария.

— Что и когда мне могли рассказать? О том, что ты жива, я узнал полчаса назад, в подворотне санатория.

— Тогда извини, тоже особо рассказывать не стану. И давай выпьем, а то у меня горло, как песком протерли.

12

Они выпили за Россию, за всех тех ребят, что остались под Волховом; и за тех, кто теперь, уже по эту сторону фронта, усеивает своими телами все пространство, от Польши до черт знает покуда.