— На кой мне суженый? Мне расширенный нужен! Вот такой, — Йоля показала руками, — не, вот такенный даже!
Пока Луша хлопала ресницами, явилась Ористида, принесла лёгкие кожаные сандалии:
— Обувай, да пойдём.
— А пожрать не будет?
— Мажуга сказал, чтоб тебя не кормили, потому что всё едино сблюёшь. Что ж еду переводить зазря?
— Голодать в этом доме мне, значит? — попыталась возмутиться Йоля. Но особого напора в голос не вложила, не смогла, разморило после мытья. — Жадные вы все, сиротке куска жалеете!
— Принеси Йоле покушать, — вдруг попросила Луша.
— Ладно, принесу чегось, — решила тётка, — но немного. Иди пока за мной.
Йоля, уже привычно подобрав цепь, побрела следом. По пути свернули в большую светлую комнату. Выбеленные стены казались красными от лучей закатного солнца, которые били в окошко. В комнате были шкафы, сундуки и стол со стульями, всё тяжёлое, из досок сбито, в городе таких вещиц не держали, столько дерева расходовать — это ж неправильно!
— Это чего ж такое красное? — удивилась девчонка. — Или горит чего?
— Солнце это, — отмахнулась тётка, — солнце под вечер такое бывает. Эх, дикая ты какая… Смотри вот, любуйся.
И сунула Йоле зеркало. А там — чужая какая-то! Йоля даже не сразу врубилась, что глядит на собственное отражение. Не могло у неё быть таких белых щёк! Таких белых вообще не бывает, зелёные прям даже, а не белые. А если к окошку повернуться, то красные, потому что свет солнечный оттуда, из окошка. Волосы влажные, стрижены коротко, торчат как иголки во все стороны, волосы разве что да глаза остались прежние — чёрные. Только непривычно большие глаза сделались, на белом-то. Волосы клочками торчат, потому что ножом пряди отхватывала, а вместо зеркала обломок был, в нём и не разглядишь толком. А волосы нужно урезать, потому что для работы. За патлы любой ухватить может, когда работаешь.
— Ну ладно, хватит, — тётка отобрала зеркало. — Идём в твою светёлку.
Привела в прежнюю комнатёнку, с решёткой на оконце. Оказалось, Мажуга тётке и второй замок с ключом отдал, Ористида пристегнула цепь к широкой лавке, на которую теперь положили тюфяк с одеялом. Отступила на шаг, с подозрением поглядела на Йолю, та нарочно сидела тихонько, глазами хлопала. Потом тётка пришла ещё раз, принесла миску карликовой кукурузы:
— Ешь, давай, да спи. Завтра Мажуга с тобой говорить, небось, захочет, так подумай, как ему отвечать будешь. Не перечь хозяину, он здесь всему начальник. Не спорь с ним, это правило. Не проси ничего, он сам всё в голове держит. Что тебе нужно, сам даст. Это тоже правило. Не сори, не пачкай. Не для того тебя от городской грязи отмывали, чтобы ты здесь пакость разводила, это правило тож. Ночью шуметь не полагается, это правило обратно же. Не стучать, не голосить, потому что народ ночью отдыхает от трудов, не моги людям мешать. Ну, хватит для начала. Ешь да спи. И не жри много, не то поплохеет с непривычки.
— Не жрать много, это тоже правило? — поинтересовалась Йоля. — Для всех оно? Нет же, не для всех, ты вон какая круглая вся! Небось, жрёшь от пуза!
— Поживи с моё, да нарожай, сколько я, тогда погляжу, как тебя разнесёт, — отрезала тётка.
— Больно много ты нарожала, одна только Луша, вон, да и та неудачно вышла. Пришибленная какая-то!
— Дура! — Ористида шагнула к кровати, на которой скорчилась Йоля, и занесла руку. Та зажмурилась, ожидая оплеухи, не дождалась. Открыла с опаской один глаз — тётка медленно опускала руку, щёки красные сделались, сердитая, значит. Йоля открыла второй глаз и перевела дух — на цепи-то попробуй увернись даже от такой жирной! Хорошо, тётка бить раздумала.
— Вы чего, сговорились, что ли, дурой меня бранить? Ещё и дерёшься…
— Дура и есть. Бить тебя Мажуга запретил, это тоже правило.
— Хоть одно нормальное правило в этом дому нашлось.
— Запретил, да. Сказал: беспременно будет за что её бить, однако нужно сдержаться, её, сказал, и так жизнь крепко била. Токо я гляжу, Йолька, всё больше по голове тебе от жизни перепадало.
— По всему перепадало, да не от таких, как ты!
Ористида отвечать не стала, развернулась и вышла. Йоля взяла кукурузину, повертела, стала грызть. Вроде, есть очень хотелось, но едва присела — навалилась сонливость, так что пару кукурзин девчонка осилила, больше не смогла. Вытряхнула из рукава булавку украденную, но потом вдруг голова закружилась, она сбросила сандалии и прилегла. Ничего не произойдёт, если она сперва полежит немного, с силами соберётся, а уж после за замки примется. Так и провалилась в сон. Снилось Йоле небо. Страшное и красивое.
Разбудил её топот тяжёлых сапог в коридоре и голоса. Перекликались мажугины работники не испуганно, но возбуждение в их возгласах слышалось ясно. Это не было началом трудового дня, что-то произошло. Первым делом Йоля попыталась вскочить, брякнула цепь, дёрнула за ногу. Девчонка поискала булавку, оказалось — уронила на пол. Подняла, подтянула ногу, стала ковырять замок. А голоса уже шумели во дворе, за ними угадывался приглушённый забором и расстоянием рёв многих моторов.