Власть оружия

Выглядело все довольно скучно. Десятка два карателей и прокторов двигались по Трубе от бокса к боксу, стучались, строго требовали впустить и предъявить имущество к досмотру. Местные стражи порядка грозно хмурились, харьковчане скучали. В имуществе приезжих было немало интересного, но Самоха уже заранее тосковал, поскольку предчувствовал, что пропажу отыскать не удастся.

Зато Йоле Труба, пожалуй, понравилась — там было темно и постоянно дул ветерок, прямо как дома. К тому же на нее почти не пялились — занятым обыском прокторам и карателям было не до того. За остаток дня прошли, пожалуй, четверть боксов — всего-то. Самоха вконец расстроился и стал просить Игнаша, чтобы тот приложил старания. Ржавый пожал плечами:

— А я-то что могу? В Харькове — всё, чего хочешь, а тут я чужак, сам впервой все вижу. Ты Аршака к делу приставь, он небось в манисах разбирается. Пусть по помету определит, какой зверь у Графа наследил.

Начали искать Аршака — тот, едва на него перестали обращать внимание, отправился с учеником в Арсенал. Нашли его под вечер в торговых рядах. Самоха велел старику назавтра, когда продолжится обыск, ходить с прокторами и тоже смотреть. А когда стемнело и над кораблем вспыхнули десятки огней, гостей позвали на Арену — глядеть бои.

Вообще, распорядитель пригласил одного Самоху, но как-то само собой вышло, что Игнаш, которого толстяк не отпускал от себя ни на шаг, оказался рядом с ним в железной клетке, вынесенной над Ареной. Ну и Йолю тоже задерживать никто не подумал. Наоборот, охранники в блестящих жилетах скалились ей щербатыми ртами и всячески выказывали расположение. Жилеты были смазаны клеем и обсыпаны толченым перламутром из обскобленных ракушек. Когда на них попадал свет, в глазах рябило, до того они блистать начинали, а света на Арене было в избытке — повсюду лампы. Ну и прожекторы, но те, покрутив лучами вправо и влево, в конце концов развернулись к площадке в самом низу.

Площадка была круглая, шагов сорок в поперечнике, усыпанная крупным песком. Ее окружали высокие крупноячеистые решетки, сваренные из ржавой арматуры, дальше начинались скамьи для зрителей, расходились амфитеатром, поднимаясь все выше. Затем шел технический этаж, по которому расхаживали служители в блестючих жилетах, а еще выше — клетки для почетных гостей. В одну из таких и привели харьковчан. Эти места считались лучшими. Во-первых, безопасно: ни зверь с Арены не допрыгнет, ни, что еще важней, из публики никто не подвалит. Во-вторых, сверху каждое движение бойцов и зверей видать. Все как на ладони. Эти клетки были немного приподняты над верхней палубой, а амфитеатр для обычной публики уходил от них вниз. Сейчас там суетились зрители, спускались по сварным лестницам, продвигались бочком между сиденьями, занимали места. Над трибунами поднимались сизые клубы дыма — многие смолили дурман-траву. Йоля стала чихать и махать рукой, разгоняя дым.

Вот лучи прожекторов зашевелились, прошли по зрительским рядам и скрестились в центре Арены. Там уже стоял усатый распорядитель, и жилет на нем сверкал, переливался, как сотня зеркал.

Первым делом — как объявил усатый, «для разогреву» — в круг выпустили двоих охочих людей из публики. Время от времени находились желающие попытать счастья в поединке; за это им полагалась плата, а кое-кто и ставки на себя делал. Когда усатый закончил говорить, зрители торопливо затушили самокрутки, чтобы дым не застил обзор.

Мужики в круге под крики публики стали сходиться и мутузить друг друга. Дрались неумело, но после первых тумаков раззадорились, пошли махаться всерьез. Йоля зевала, ей было скучно. Она отлично знала, что такое уличная драка, а здесь — так, баловство. Публика вполне разделяла ее скуку — в нижних рядах орали, понукали драчунов, требовали бить по-настоящему… Букмекер вяло переставлял жиденькие столбики монет в кассе, прикрытой стальными решетками. Прутья ограды кассы были куда толще тех, что окружали Арену. Да еще рядом с кассиром топтались двое прокторов и двое в блестящих жилетах, все вооружены штуцерами и пистолетами.

В конце концов один из бойцов, раззадорясь, попер напролом, молотя кулаками перед собой. Толпа на трибунах оживилась. Противник сперва попятился, получил пару скользящих ударов по лицу, потом присел и свалил атакующего довольно ловкой подсечкой — тот пропахал носом песок. Ловкач запрыгнул ему на спину, вжал коленями в иловую пыль и принялся душить. Человек под ним дергался все слабей, наконец затих. Публика приветствовала победителя вялыми криками, он встал, смахнул капельки крови, стекающие из разбитого носа, и, довольный собой, пошел в кассу. Кассир, все так же скучая, просунул сквозь решетку горсть меди и московских серебряков, а на Арену уже выходили профессиональные бойцы, и публика орала, вмиг забыв об участниках первой схватки. Проигравшего вроде бы унесли с Арены живым, но так ли это — никто особо не переживал.