Власть Талисмана

В марте 1592 года Бруно наконец переехал в дом Мочениго. Последний оказался не старательным учеником, как он предполагал, а очень властным и мстительным человеком. Судя по всему, Мочениго хотел научиться «искусству мнемоники и изобретательности», чтобы сравняться в интеллектуальной мощи со своим учителем. Но Бруно больше заботила судьба книги, которую он только что написал и собирался посвятить папе Клименту VIII в надежде привлечь его внимание и, возможно, заручиться его помощью и поддержкой. Когда Бруно сообщил Мочениго о своих намерениях и добавил, что собирается во Франкфурт для издания своей книги, Мочениго пришел в ярость, запер Бруно в его комнате и обратился к венецианским инквизиторам.

Бруно арестовали, обвинили в ереси по нескольким статьям и велели ему отречься от своих убеждений или предстать перед судом. Очевидно, Бруно отрекся, но венецианские инквизиторы усомнились в его искренности и отправили в Рим для новых допросов.

Так начался восьмилетний срок хождения по мукам для Джордано Бруно. Его пытали в застенках Ватикана, снова обвинили в ереси по нескольким статьям, включая его утверждение о бесконечности обитаемой вселенной (что соответствует представлениям науки XXI века), о том, что сама Земля является планетой (так оно и есть), и о том, что символ креста был известен древним египтянам (так оно и было в виде анкха, или crux ansata, символизировавшего жизненную силу).

Поставленный перед выбором между отречением от этих и других «ересей» или смертью на костре, Бруно мужественно стоял на своем. Он не только отказался покаяться, но и забрал назад признания, которые сделал раньше в Венеции. Он решительно утверждал, что в его словах и сочинениях не было никакой ереси, а только истина. Когда был оглашен его приговор, Бруно посмотрел на кардиналов, выстроившихся перед ним, и спокойно сказал: «Может быть, ваш страх перед моим осуждением сильнее моего страха перед вашим приговором».

Утром 17 февраля 1600 года Бруно, одетого в белую рубаху, привели на Кампо ди Фиори («Цветочный луг»), площадь, расположенную недалеко от римского пантеона. Там его крепко привязали к деревянному столбу, вокруг которого были сложены кучи дров и связки хвороста. «Я добровольно принимаю эти муки, — якобы сказал он, когда пламя занялось вокруг него, — и моя душа вознесется в рай вместе с дымом от этого костра». Молодой протестант Гаспар Шопп из Бреслау, недавно обращенный в католичество, который был свидетелем казни, сообщил, что, «когда ему показали образ нашего спасителя перед смертью, он [Бруно] в гневе отверг его, отвернувшись в сторону». [887]

На самом деле доминиканский монах попытался ткнуть распятием в лицо Бруно, умиравшему на костре. Подобно катарам, отвергавшим крест, несчастный Бруно, чьи ноги уже обгорели до костей, нашел в себе силы, чтобы с отвращением отвернуться в сторону.

За несколько дней до казни Бруно написал собственную эпитафию:

«Я боролся, и это уже многое значит… Победа находится в руках Судьбы. Что бы со мной ни случилось и кто бы ни оказался победителем, свидетели грядущих эпох не смогут отрицать, что я не боялся смерти, никому не уступал в решимости и предпочел возвышенную гибель низменной жизни».[888]

«Организация» снова в действии?

Приговорив Джордано Бруно к смерти на костре, инквизиция ясно и недвусмысленно дала понять всем его единомышленникам, что древние «ереси» будут уничтожаться, где бы они ни возникали. Мечты Бруно о великой герметической реформе и возрождении герметизма — будь то в русле христианского вероучения или за его пределами — оказались глубоко похороненными. С этой поры любой человек или группа людей, замышляющих религиозные перемены или даже научные теории, которые могли считаться противоречащими христианской догме, очень хорошо знали, что их ожидает.

Наверное, неудивительно, что после гибели Бруно в Европе наступил новый этап формирования тайных обществ и братств — как будто из пепла его погребального костра возник невидимый Феникс, воскресивший реформаторские настроения в других странах Европы. В своей замечательной книге о Джордано Бруно и герметической традиции Фрэнсис Йейтс скрыла намек на сущность этого «невидимого Феникса», питавшего революционные чаяния людей: