Властелин Колец

Друзья облегченно вздохнули и почувствовали, что страшно устали, словно их долго допрашивали, хотя пока Галадриэль смотрела на них, не было произнесено ни слова.

— Теперь идите! — сказал Келеборн. — Вы устали от горя и трудов. Ваш Поход напрямую не касается наших дел, но вы останетесь у нас в городе, пока полностью не исцелитесь и не отдохнете. Сейчас не будем говорить о продолжении пути.

* * *

На ночь к большому удовольствию хоббитов, Отряд расположился на земле. Эльфы поставили для гостей шатер между деревьями у фонтана, приготовили мягкие ложа, мелодичными эльфийскими голосами произнесли пожелания покоя и отдыха и ушли. Некоторое время перед сном друзья поговорили — о том, как провели ту ночь на деревьях, как шли после нее, вспомнили Владык Лориэна, но того, что было перед этим, не коснулись — не смогли.

— Сэм, а ты почему покраснел? — спросил Пипин. — Быстро ты раскололся: можно было подумать, что у тебя совесть нечиста. Надеюсь, ты не замышляешь ничего похуже, чем стащить с меня одеяло?

— И в мыслях у меня ничего такого не было, — ответил Сэм, не расположенный шутить. — Если хотите знать, я перед ней будто голый стоял, и она мне смотрела прямо в душу. И спрашивала: что бы я сделал, если бы она предложила мне перелететь прямо в Хоббитшир в уютную норку с садиком… собственным!

— Ну и шутки! — сказал Мерри. — И я себя почти точно так же чувствовал, только мне… не стоит об этом рассказывать, — запнувшись, закончил он.

По-видимому, со всеми происходило то же самое: под взглядом Владычицы каждый почувствовал, что ему предлагают выбор между страхом и Тьмой, стерегущей их впереди, и тем, что им сильнее всего хотелось. Предмет желаний ясно представился внутреннему взору, и чтобы достичь его, надо было всего лишь сойти с дороги, переложить на плечи остальных свое Дело и борьбу с Сауроном.

— Я тоже так считаю. То, что мне открылось, должно остаться моей тайной, — сказал Гимли.

— А мне это все показалось странным, — сказал Боромир. — Может быть, это было испытание, она хотела прочитать наши мысли, задумав что-то свое; я бы сказал, что она нас искушала, предлагая то, что якобы могла бы дать. Стоит ли говорить, что я просто не стал ее слушать. Люди из Минас Тирита не нарушают обещаний.

Но чем искушала Владычица его самого, он не открыл.

Фродо вообще говорить не хотел, хотя Боромир его упорно расспрашивал.

— Она дольше всех смотрела на тебя, полуростик! — говорил он.

— Да, — сказал Фродо. — Но то, что мне при этом открылось, останется во мне.

— Берегись! — сказал Боромир. — Не верю я этой эльфийке и не пойму ее замыслов.

— Не смей плохо отзываться о госпоже Галадриэли! — сурово произнес Арагорн. — Ты не знаешь, что говоришь! Ни в ней, ни в этой земле нет Зла: сюда его человек может принести только в себе. Тогда пусть он побережется! Сегодня я впервые буду спать спокойно с тех пор, как ушел из Райвендела. И я хочу заснуть крепко, совсем крепко, чтобы хоть на время забыть свои горести! Устал я душой и телом… — Он вытянулся на своем ложе и мгновенно заснул.

Вскоре спали и все остальные, спали крепко, ничего не слыша, не видя даже снов. Проснувшись, они увидели, что уже светлый день, солнце греет лужайку перед их шатром, и фонтан сверкает в его лучах, поднимаясь и опадая.

* * *

Несколько дней они провели в Лотлориэне, хотя сколько — сказать потом не сумели бы. Погода почти все время была солнечной, только иногда на деревья проливался мелкий дождик, после которого все становилось еще чище и свежее. Воздух дышал прохладой, словно ранней весной, но все-таки была зима, и они ощущали ее глубокий и задумчивый покой. Им казалось, что они только едят, пьют, спят и гуляют под деревьями — и больше ничего не хотят.

Владыки не призывали их, а с эльфами они почти не могли объясниться, не зная языка; Халдир попрощался с ними и опять ушел к северной границе, где держали крепкую стражу, с тех пор как Отряд принес недобрые вести из Мории. Леголас почти все время проводил с галадримами, лишь первую ночь проспав со всеми вместе в шатре, хотя иногда приходил поесть и поболтать. На прогулки, ко всеобщему изумлению, он часто брал с собой Гимли.

Теперь и на прогулках, и во время бесед друзья все чаще говорили о Гэндальве. Каждый вспоминал все, что знал о маге и чему был свидетелем.

По мере того как они излечивались телом от усталости, боль утраты в сердце становилась острее. Они часто слышали, как эльфы упоминают имя мага в нежных и грустных песнях, и знали, что эльфы оплакивают его, хотя слов песен, конечно, не понимали.

— А Мифрандир, Мифрандир! О Серый Странник! — пели эльфы, ибо так им нравилось называть Гэндальва. Но если рядом был Леголас, он отказывался переводить друзьям их песни, говоря, что не сумеет, что горе еще слишком свежо, и от таких слов хочется не петь, а плакать.