Властелин Колец

— О чем же ты просишь меня, о госпожа моя? — спросил Фарамир, когда тот ушел. — Я ведь тоже в плену у Целителей, как и ты.

Жалость всегда проникала в его сердце глубже, чем любое другое чувство, — и теперь, когда он взглянул на Эовейн чуть пристальнее, красота и отчаяние королевны причинили ему острую душевную боль. Увидела и она Фарамира — и встретила в его глазах неподдельное, хотя и суровое участие; но в то же время, воспитанная среди ратников, привыкшая к бранным тревогам, она с первого взгляда поняла, что перед ней могучий воин, которого не смог бы превозмочь в бою ни один из роханских всадников.

— О чем же ты просишь, госпожа моя? — повторил Фарамир. — Я готов сделать для тебя все, что в пределах моей власти.

— Если бы ты велел Управителю отпустить меня из Обителей, мое желание было бы исполнено с лихвой, — сказала она, и, хотя слова ее прозвучали гордо, прежняя уверенность покинула Эовейн и в сердце к ней впервые проникло сомнение. Ей подумалось, что этот высокий воин, столь строгий и столь учтивый, может счесть ее просьбу капризом и станет отныне думать о ней как о ребенке, которому не хватило терпения довести до конца скучную работу.

— Я и сам нахожусь под его опекой, — развел руками Фарамир. — К тому же я еще не полностью вступил в свои права. Но, даже будь я всевластным правителем этого Города, я не стал бы перечить Целителям, ибо они более меня сведущи в своем искусстве. Только крайняя надобность заставила бы меня впасть в ослушание.

— Но я не ищу исцеления, — не сдавалась Эовейн. — Я хочу в бой, как мой брат Эомер, а лучше — как король Теоден, который погиб, стяжав и честь, и покой одновременно.

— Даже если бы у тебя хватило сил держать оружие, госпожа моя, за войском следовать уже поздно, — покачал головой Фарамир. — Но что с того? Возможно, мы все умрем в бою, причем очень скоро, и смерть настигнет нас, не спрашивая, хотим мы того или нет. И ты встретишь ее куда достойнее, если покоришься Целителям теперь, в часы затишья. Нам обоим, тебе и мне, остается только одно: с нетерпением препровождать часы ожидания.

Эовейн не ответила, но Фарамиру показалось, будто что-то в ней подалось, смягчилось, — так бывает, когда сквозь трескучие морозы пошлет о себе первую весточку весна. По щеке королевны, как блестящая капля дождя, скатилась слеза. Гордая голова Эовейн чуть заметно поникла.

— Но Целители утверждают, что я должна провести в постели еще целую неделю, — проговорила она тихо, обращаясь скорее к себе самой, чем к нему. — А в моих покоях нет даже окна, которое выходило бы на восток…

Теперь она казалась обыкновенной девушкой, юной и печальной.

Фарамир улыбнулся, хотя сердце его по-прежнему переполняла жалость.

— Ты хочешь, чтобы твои окна выходили на восток?.. Ну, этому желанию помочь нетрудно. Такой приказ я отдать могу. Кроме того, если ты останешься с нами, королевна, и не откажешься от нашего попечения, то сможешь выходить в сад, на солнце, когда только захочешь, и смотреть на восток, где решается наша судьба, сколько твоя душа пожелает. Возможно, ты повстречаешь здесь и меня, ибо я тоже часто стою на стене и смотрю в ту сторону. И если ты порой удостоишь меня беседой или разделишь мою прогулку, бремя тревоги не так тяжело будет давить мне на плечи.

Она подняла голову и снова посмотрела ему прямо в глаза. Ее бледное лицо слегка порозовело.

— Не знаю, право, чем я смогу облегчить бремя твоей тревоги, господин мой, — сказала она. — Я не ищу общества живых.

— Хочешь услышать правду?

— Да, господин мой.

— Тогда узнай, королевна Рохана Эовейн, что ты прекрасна. В горных долинах моей страны много удивительных цветов и много дев, превосходящих эти цветы красотой лика и стана, но еще ни разу не встречал я в Гондоре ни цветка, ни девы, которые сравнились бы с тобой по красоте и печали. Может статься, через малое число дней мир покроет тьма, и я надеюсь встретить ее мужественно — но на сердце у меня было бы легче, если бы в оставшиеся нам солнечные дни я мог иногда видеть твое лицо. Нас обоих коснулось одно и то же темное крыло, и одна рука вызволила нас из долины мрака.

— Увы, господин мой! — молвила Эовейн. — Меня Тень еще не отпустила. Не ищи во мне исцеления. Я — воительница, и руки мои не знают нежности. Но за милостивое твое позволение приношу тебе благодарность. Отныне, покидая свои покои для прогулки, я буду помнить, что обязана этим Наместнику.

Она поклонилась ему и пошла в дом. Но Фарамир остался в саду и долго еще бродил один среди деревьев; и взор его чаще падал теперь на Обители, нежели на крепостные стены.

Возвратившись в свои покои, Наместник позвал к себе Управителя и попросил того поведать все, что он знает о королевне Рохана.

— Но, господин мой, — добавил Управитель, закончив рассказ, — я бы посоветовал тебе расспросить о госпоже Эовейн невеличка, который находится в наших Обителях. Он участвовал в походе короля Теодена и до конца был с ним и с королевной.