На шестой день после расставания с Королем путники въехали в лес, спускавшийся в долину с предгорий Туманных Гор, что зубчатой полосой тянулись по правую руку от дороги. Когда лес кончился и начались поля, открытые свету вечернего солнца, отряд нагнал старика, одетого не то в серые, не то в грязно-белые лохмотья. Старик шел, тяжело налегая на палку; за ним плелся второй оборванец — он держался за живот и хныкал.
— Куда путь держишь, Саруман? — окликнул Гэндальф, поравнявшись с нищим.
— А тебе-то что? — ощерился старик. — Не надоело тебе еще соваться в мои дела и указывать, куда мне идти? Или тебе мало моего унижения?
— На все три твоих вопроса ответы просты, и ты сам их знаешь, — вздохнул Гэндальф. — Дела твои меня не интересуют, надоело пуще смерти и — весьма сожалею! Однако труды мои подошли к концу, и бремя здешних забот легло на плечи Короля. Если бы ты не так спешил, ты встретился бы с ним в Орфанке и убедился, что он мудр и милостив.
— Видно, я хорошо сделал, что вовремя убрался, — усмехнулся Саруман. — Не нужно мне от твоего Короля ни суда, ни подачек. А если хочешь знать ответ на свой вопрос, то вот он — я тороплюсь как можно скорее покинуть его королевство!
— В таком случае ты снова ошибся дорогой, — заметил Гэндальф. — Признаться, твое путешествие кажется мне безнадежным. Не побрезгуешь ли нашей помощью? Мы бы тебе с удовольствием помогли…
— Мне? — поднял брови Саруман. — Нет уж, избавьте меня от ваших милых улыбок! От тебя я предпочитаю слышать брань. Что же касается дамы, которая с вами едет, то я ей не верю. Она всегда ненавидела меня и лила воду на твою мельницу. Ясно как день, что она и повела тебя этой дорогой — нарочно, чтобы насладиться зрелищем моей нищеты. Знай я, что меня преследуют, — я бы не доставил вам такого удовольствия!
— Саруман, — заговорила Галадриэль, — у нас есть свои дела и заботы, и, поверь, достаточно важные. Нам некогда за тобой охотиться. Скажи лучше спасибо судьбе, что мы встретились. Это последняя возможность.
— Уж как я рад, если и впрямь последняя! — осклабился Саруман. — А то вы мне предлагай, я отказывайся, и так без конца — сколько лишних треволнений! Мои надежды рухнули, но в ваших я доли не хочу. Если только они у вас есть, эти надежды!
Его глаза вдруг блеснули.
— Идите куда шли! — резко крикнул он. — Я не вотще изучал Предание. Вы сами обрекли себя на то, что последует, и прекрасно об этом знаете. А мне, бедному страннику, и то уже утешение, что, разрушив мой дом, вы подкопали и свой собственный. На чем же вы двинетесь за Море, такое большое, такое широкое? Ах да, на сером корабле, полном призраков!
Он засмеялся надтреснутым, безобразным смехом.
— Эй ты, олух, вставай! — окликнул он своего спутника, усевшегося тем временем на обочину, и хватил его палкой. — Поворачивай! Если эти благородные господа изволят ехать нашей дорогой, мы найдем другую. Пошевеливайся! А нет — вечером и на корку хлеба не рассчитывай!..
Оборванец с тоской, нехотя встряхнулся, поднялся и побрел за Саруманом, всхлипывая:
— Бедный старый Грима! Бедный Грима! Вечно его бьют, вечно ругают! Ненавижу! Распрощаться бы Гриме с Саруманом, и делу конец!
— Так распрощайся, — предложил Гэндальф.
Но Червеуст только кинул на Гэндальфа полный ужаса взгляд выцветших глаз и припустил за своим хозяином.
Когда эта жалкая пара поравнялась с хоббитами, Саруман остановился и уставился на них. Хоббиты смотрели на него с болью в сердце.
— А, и вы здесь, мохнатики! — проговорил наконец Саруман. — Ну что, любо вам надо мной насмехаться? Впрочем, отчего бы и не поскалить зубы! У вас-то всего хватает, не то что у бедного путника. И еды небось вдоволь, и красивой одежды, и зелья. Да еще какого — самого лучшего! О да, знаю, знаю! Я-то отлично знаю, где вы им запаслись. Одолжили бы, что ли, нищему на трубочку!{653}
— Я бы дал, да нету, — сказал Фродо.
— Возьми моего, — предложил Мерри. Он спешился, порылся в притороченной к седлу котомке и протянул Саруману кожаный кисет. — На, бери! Больше не осталось. Мы выловили это в Исенгарде, так что тебе должно понравиться…
— Да, это мое, мое зелье! И не задешево купленное, между прочим! — крикнул Саруман, вырывая кисет из руки Мерри. — В знак расплаты, да? Поручусь, что себе вы взяли гораздо больше! Впрочем, нищий должен вору в ножки кланяться, когда тот, его же и ограбив, подает ему милостыню… Ничего, у себя дома вы получите по заслугам. Посмотрел бы я, как вытянутся у вас лица, когда вы узнаете, что в Южном Пределе дела идут уже далеко не так блестяще!.. От души желаю Заселью надолго остаться без трубочного листа!
— Спасибо на добром слове, — вежливо ответил Мерри. — Но если так, отдай назад мой кисет. Уж он-то никак не твой — я с ним всю дорогу езжу. А лист завернешь в какую-нибудь тряпочку.
— Подумаешь! Вору в карман залезли! — поспешно кинул Саруман, повернулся, дал пинка Червеусту и заковылял к лесу.