Властелин Нормандии

В одном из добротных, деревянных домов жила семья Шаррон. Про Шарронов говорили, что их прабабка путалась с римским легионером, доказательством греха служила восточная смуглость последних поколений. Главе семейства Урсольду, симпатичному брюнету с небольшими чёрными глазами, шёл сорок восьмой год. Жене Доде нравилась его родинка у левого глаза, а шрам на правой щеке стал давно милой отметиной родного человека. Дода гораздо моложе мужа, ей тридцать три года, но её широкое лицо выражало вечную усталость, щёки нависали над двойным подбородком, а блёклые волосы норманнов цвета соломы свисали из под платка жидкими сосульками. Бесцветные брови делали лицо тусклым и невыразительным. Приятно выделялись красиво очерченные, яркие губы, небольшой нос да васильковый цвет глаз.

Радостью Шарронам служили дети. Весельчаку Люсьену шестнадцать лет, он очень похож на отца. Простодушный Иохим тоже тёмноволосый, но крупные черты лица перенял у отца Доды, этот мальчишка рос богатырём, в свои четырнадцать лет помогал дровосекам наравне со взрослыми. Богобоязненная, но в тоже время завистливая Вульфгунда с широкими скулами, как у матери, но чернявая и узкоглазая, как отец. Ей исполнилось одиннадцать. Любимица отца – строптивая болтушка семилетняя Гарлева; оба рода смешались, и получилось прелестное личико с пухлыми губами, с каштановыми волосами, чёрными, изогнутыми бровями под которыми горели удивительной синевы глаза. А младший, годовалый замарашка Арно, белёсый и синеглазый, не слазил с рук матери. Только для него у матери находились самые ласковые слова.

Вот и сегодня вечером после ужина, при свете масляных ламп, семья занялась обычными развлечениями. Мать пряла из козьей шерсти толстую нить, Арно вертелся у неё на коленях. Отец шил из кожи сапоги для Гарлевы. Дети играли. Люсьен корчил уморительные рожи, отчего ребятишки хохотали до икоты. Как всегда объектом шуток стал Иохим. Он обиженно надул губы, смотрел исподлобья, но не смел и слова против сказать старшему брату. Люсьен повалил его на половики и принялся щекотать. Гора мышц по имени Иохим примирительно смеялся.

Мать цыкнула на детей, девочкам дала в руки вязанье, мальчишек заставила строгать доски для новых бочек.

Дода назидательно выговаривала дочкам:

–Даже королевы ткут, вяжут и плетут нить на простом веретене, ибо рукоделие – благоденствие для любой девицы.

Гарлева сидела ближе всех к родителям, лениво перебирала ненавистными спицами, и слушала их беседу.

Урсольд со злобой говорил:

–Этому человеку нравиться творить зло. Он не ведает ни угрызений совести, ни сомнений.

–Но ведь графу позволительно всё,– уверенно возражала Дода.

–А про суд Божий вы с графом не забыли? Роберт-Дьявол готов разрушить всё мироустройство, существовавшее до него, для установления своего жесточайшего гнёта.

–Граф – помазанник Божий,– упрямо твердила жена,– Что хочет он, значит, угодно Богу.

–Беспросветно и дико среди тупости и насилия,– вздохнул отец.

–Зачем же ты впустую треплешь языком перед тупой бабёнкою?– обиделась Дода,– Сидишь и завидуешь отваге и богатству графа.

–Кто? Я завидую? Да я верю Священному писанию, где в Ветхом Завете говорится: «Не завидуй славе грешника, ибо не знаешь, какой будет конец его дел». Ведь всех Иродов Бог наказывает.

–Папа, а кто такой «Ирод»?– подала голос Гарлева.

–Царь иудейский в Израиле был. Слыл жестоким и безжалостным. Даже последним его поступком было подписание смертного приговора собственному сыну Антипатру. Вот и умер Ирод, заживо съедаем червями.

Пожалев младшую дочь, отец отпустил её играть с куклами. Летом из белой глины девочка налепила медведей, уток, лебедей, человечков, раскрасила их соком ягод. Фигурки полежали под лучами жаркого солнца и затвердели. Домашние перебирали эти глиняные игрушки Гарлевы и дивились её смекалки и выдумке. Из соломы Урсольд связал ей большого, потешного человечка, которого она назвала: «сеньор де Орн» по названию крупной реки, что текла поблизости и впадала в Ла-Манш.

Глядя, как дочь воркует в окружении кукол, глава семейства полушёпотом смешливо спросил у жены:

–Почему девчонка играет в господ?– и он передразнил её голосок,– «Мсье Задира, сегодня Вы наказаны и не получите сладкого сока». «Сеньор Арман Флер де Орн, ах, какая у Вас блестящая новая кольчуга». Уж не валялась ли ты в стогах с Ричардом Вторым Добрым, папашей Роберта?

Бедная женщина выронила веретено.

Заплетающимся языком оправдывалась:

–Бог свидетель: это твоя дочь, Урсо.

–Да не бойся, дурочка, я шучу. Была бы дочь Ричарда Доброго – резала бы куклам головы.

Дода тихонько заплакала. Арно воспользовался моментом и стал путать нить на прялке.

Разглядывая её подурневшее лицо, муж размышлял:

–Твоя некогда живая красота простолюдинки, похожа на цветок – пышно расцветает в одночасье и быстро вянет, отдавая красоту детям. А холодная, строгая прелесть аристократок, словно блеск изумрудов и брильянтов – от них невозможно оторвать взгляда, их красота остаётся в веках: в балладах, на холсте в красках.

–Где ты видел изумруды и брильянты, балбес ты эдакий?– всхлипнув, надсмехалась жена.