Властелин Севера

Миновав сломанные ворота, мы въехали в разрушенный город. Сгустились сумерки, шедший весь день дождь наконец-то утих, и на западе сквозь облака пробился красный солнечный луч. Мы направлялись прямо навстречу солнечному свету, который отражался от моего шлема, украшенного на гребне серебряным волком. Солнце сияло на моей кольчуге, блестело на моих браслетах и рукоятях обоих мечей. Кто-то из зевак вдруг выкрикнул, что я король. Да я и выглядел как король. Я ехал верхом на Витнере, тот мотал огромной головой и рыл копытами землю, а я был облачен в сияющие военные доспехи.

Кайр-Лигвалид был полон народа. Здесь и там встречались заново отстроенные дома, но большинство людей жили на обугленных руинах вместе со своим скотом. И их было слишком много, чтобы все они были выжившими во время прежних набегов норвежцев.

Оказалось, что это жители Камбреленда, которых привели в Кайр-Лигвалид их священники и господа, пообещав, что именно сюда явится новый король.

A теперь с востока в город въехал воин в блестящих доспехах и на огромном сером коне, и в кольчуге этого воина отражался блеск заходящего солнца.

– Король! – воскликнул кто-то, и другие голоса подхватили этот крик.

Из разрушенных домов и примитивных убежищ начали выбираться люди, чтобы посмотреть на меня. Виллибальд пытался их угомонить, но был не в силах перекричать толпу. Поднялся страшный шум. Я подумал, что Гутред сейчас начнет протестовать, но вместо этого он натянул на голову капюшон плаща, став похожим на одного из церковников, которые старались не отстать от нас среди напирающей со всех сторон толпы. Когда мы проезжали мимо, люди опускались на колени, потом вскакивали и следовали за нами.

Хильда смеялась, и я взял ее за руку, чтобы она ехала рядом со мной, как королева. Растущая толпа сопровождала нас до длинного, низкого холма, на вершине которого красовался недавно отстроенный большой дом.

Когда мы подъехали ближе, я увидел, что это церковь. Из ее дверей выходили священники и монахи, чтобы нас поприветствовать.

В Кайр-Лигвалиде царило настоящее безумие. Правда, не такое, что привело к кровопролитию в Эофервике, но все-таки безумие. Женщины плакали, мужчины что-то громко кричали, дети изумленно таращили глаза. Матери подносили ко мне малышей, как будто мое прикосновение могло их исцелить.

– Ты должен остановить их! – Виллибальд ухитрился добраться до меня и вцепился в мое правое стремя.

– Зачем?

– Но ведь эти люди ошибаются. Настоящий король – Гутред!

Я улыбнулся священнику.

– A вдруг, – медленно проговорил я, как будто эта мысль только что пришла мне в голову, – вдруг мне предназначено стать королем вместо него?

– Утред! – изумленно выдохнул Виллибальд.

– Почему бы и нет? – спросил я. – Мои предки были королями.

– Но король – Гутред! – запротестовал священник. – Его имя назвал аббат!

A теперь я должен вам кое-что объяснить.

Разрушенный Кайр-Лигвалид был прибежищем лисиц и воронов, когда аббат Эадред из Линдисфарены перевалил через здешние холмы. Линдисфарена – монастырь неподалеку от Беббанбурга, он находится на берегу в восточной части Нортумбрии, в то время как Кайр-Лигвалид лежит на ее западном краю. Так вот, аббат, которого выгнали из Линдисфарены набеги датчан, явился в Кайр-Лигвалид и построил тут новую церковь, ту самую, к которой мы сейчас и подъехали.

A потом аббат увидел вещий сон. Сейчас, конечно, каждый нортумбриец знает историю о том, как святой Кутберт рассказал о короле Гутреде аббату Эадреду, явившись тому во сне. Но в тот день, когда Гутред появился в Кайр-Лигвалиде, это все показалось мне лишь очередным безумием, словно бы весь мир вокруг сошел с ума.

Люди окликали меня, величали королем, и наконец Виллибальд, не выдержав, повернулся и прокричал Гутреду:

– Вели им немедленно прекратить!

– Но людям нужен король, – возразил Гутред, – а Утред похож на короля. Пусть у них хоть на недолгое время будет король.

Несколько молодых монахов, вооружившись посохами, отогнали возбужденных людей от дверей церкви. Эадред пообещал толпе чудо, и люди вот уже много дней ожидали появления короля. A потом вдруг с востока, в блеске и величии воинской славы, явился я. Что уж тут скромничать – таков я есть и таким был всегда. Всю жизнь я следовал тропой меча. При малейшей возможности – а таких возможностей мне выпало немало – я предпочту обнажить меч, а не пускать в ход слова, потому что именно так поступают настоящие воины.

Но большинство местных мужчин, не говоря уж про женщин, не были бойцами. Эти люди жаждали мира. Они хотели растить детей, пахать землю и собирать урожай, поклоняться богу, любить своих близких, а еще они хотели, чтобы их оставили в покое. Однако такова уж была наша общая судьба – родиться во времена, когда всем правит жестокость.