Слишком измученные, чтобы рассуждать здраво, Демосфен и Никий совершили роковую ошибку – вновь отложили отступление и, таким образом, сделались жертвой собственной доверчивости. Когда два дня спустя афиняне наконец покинули лагерь, сиракузцы успели прийти в себя и на самом деле должным образом подготовиться к встрече с противником. У каждого перевала, у каждого брода афинян ожидал удар. У них почти не осталось воды и продовольствия, а у тысяч гребцов не было никакого оружия. Сиракузцы – пешие либо конные – гнали их, как стая волков гонит овечью отару. Много афинян было убито, прежде чем наконец стратеги, спасая жизнь уцелевших, капитулировали.
Кое-кому из афинян удалось оторваться от погони, и они стали разбойничать на дорогах. Большинство же вернулось в город в качестве военнопленных. В Сиракузах была демократия, и судьбу их решало народное собрание. Вопреки возражениям Гермократа, Гилиппа и других деятелей мстительные сиракузцы потребовали крови двух афинских стратегов. Никий и Демосфен были казнены, тела их выбросили за городские ворота. Семь тысяч пленников погнали на работы в знаменитые городские карьеры, на добычу известняка. Находились эти карьеры на склоне холма, рядом с сиракузским театром, который пятьдесят лет назад открыл представлением «Персов» сам Эсхил. Печальная ирония судьбы – место, где некогда звучали гимны афинской свободе и победам афинского флота, соседствовало теперь с тюрьмой, где томились поверженные моряки того же самого флота.
Рацион пленных состоял из тарелки еды и полпинты воды. С каждым месяцем число узников убывало в результате голода и болезней. Незахороненные, валяющиеся повсюду трупы были источником разнообразных инфекций. С наступлением зимы некоторых пленников сиракузцы от работ освободили. Это были те, кто знал наизусть строки Эврипида, – им повезло, местная молодежь заставляла их петь на всякого рода вечеринках. Большинство же афинян проработало в карьерах восемь месяцев, после чего уцелевших клеймили и продавали в рабство.
Бежать не удалось никому, и некому было сообщить соотечественникам о том, что произошло. В Афинах узнали о беде, только когда в одну пирейскую парикмахерскую зашел иноземец. Едва устроившись в кресле и затеяв, как водится, разговор, путник высказался о сицилийской катастрофе так, словно все должны были о ней знать. Остолбеневший было от ужаса парикмахер оставил посетителя, выскочил на улицу, бегом бросился в Афины и тут же, на агоре, пересказал архонтам то, что только что услышал.
Должностные лица города яростно отрицали саму возможность таких событий, но достоверность их подтверждалась все большим количеством свидетелей. Невероятно! Невообразимо! Великолепный флот, которому в Пирее были устроены такие торжественные проводы, этот самый флот вместе с подкреплениями погиб, погиб весь, вплоть до последнего суденышка. Афиняне, одновременно разгневанные и опечаленные, искали козлов отпущения. Поначалу они склонялись к тому, чтобы обвинить во всем Алкивиада, или Никия, или оракулов, напророчивших победу. Но в конечном счете винить они могли только самих себя. Те, кого собрание отправило покорять Сиракузы, жизнью своей заплатили за глупость и тщеславие Афин.
Часть 4 Катастрофа
Чего хотелось, так это чтобы вы каждый день взирали на величие Афин, каковы они есть, и влюбились в них. И, осознав это величие, задумайтесь о том, что возможным оно стало благодаря людям, одержимым духом приключений, людям, понимающим, в чем состоит их долг, людям, которым стыдно опуститься ниже определенной планки. И если они в чем-то потерпели поражение, то за ними всегда остается право сказать, что городу не следует винить их в недостатке мужества, что они заплатили ему тем, чем только могли. Они отдали свои жизни.
Перикл. Из послания афинянам.
Глава 14 Возвращение изгоя (412—407 годы до н. э.)
Вернись же к нам, вернись скорей, желанный!
В путь торопи свой струг многовесельный,
Без отдыха его гони,
Пока до нас не доплывет он…
Софокл. «Трахинянки», пер. Ф.Зелинского