Властию Его, мне данною…

Казалось бы, самое первое, интуитивное – прижаться и выплакаться на мамином плече. Но… К прижиманиям и вообще нежностям у них не было привычки, как раньше и у мамы с бабушкой. Хотя Неля о многих своих печалях рассказывала, сердечного сопереживания от мамы чувствовала редко. А ей так не хватало пусть неуместной и бестолковой, как у наседки, но искренней опеки, тревоги за судьбу единственной все-таки дочери. Как простая баба жалела бы свое больное дитё. И сейчас Неля с болью понимала, что втайне мама выдохнула с облегчением, узнав о полном разрыве со Стасом.

Глава 5.

Когда вышла из безлюдного переулка на площадь у метро, стали встречаться нахохленные, торопливые прохожие. Помнится, Анна Каренина по дороге на вокзал с презрительным отвращением и чуть ли не с ненавистью глядела из окна кареты на людей, проходящих мимо, видя в них только взаимное лицемерие и обман. А Неле наоборот кажется, что все вокруг друзья-приятели и любящие пары, только она – одинокий зритель пьесы, где судьба каждого персонажа отзывается в душе сверлящей завистливой болью.

Вон парень топчется у выхода из метро, поглядывая на часы, и видимо, давно стоит – так терпеливо можно ждать только любимою девушку. Вот муж с женой, правда эти уже без романтики, оба с хозяйственными сумками, спешат домой к детям. Хохоча, две девчонки вылетели из телефонной будки и мчатся по лужам к метро. Парни шутливо толкаются и гомонят, дожидаясь на остановке троллейбуса. Чуть подальше еще одна пара надеется поймать машину… Сегодня ведь пятница, и народ уже начал расслабляться. У всех общие интересы, заботы, развлечения. Все зачем-то нужны друг другу, иначе не выбрались бы из дома в такую мерзкую погоду.

* * *

Когда раздался телефонный звонок, сразу почувствовала – Никита. Мама деликатно вышла из кухни. А Неля даже не приготовилась, что скажет ему после очередного недельного исчезновения, не до того было… "Привет! Чем занимаешься?" Видно, тоже решил расслабиться в уикэнд. Как ни в чем ни бывало! Вдруг, без единой мысли и секундной заминки, Неля услышала свой, показавшийся незнакомым голос. Смакуя слова – как только что облизала ложку с клубничным вареньем – неспешно произнесла: "Какая же ты все-таки сволочь!"

Шмякнула трубку и только глотнула из чашки, как телефон зазвонил снова. Неужели все так просто? Злорадно выдернула телефон из розетки. Допила чай – сегодня уж не с ложечкой виски от никитиных щедрот, а с чистым спиртом, еще из маминого заводского запаса. С великим облегчением сняла с шеи крестик, тот самый, что многозначительно упал во время крещения, и убрала в шкатулку с бижутерией. Подумала и спрятала подальше, в бабушкину пудреницу, сохраненную на память в ящике книжного шкафа.

Все – теперь свободна… От вечного страха, что из-за случайной ошибки или опрометчивого поступка в жизни будет еще хуже. От неспособности постоять за себя перед чужой наглостью. От внушаемого церковью чувства вины, даже непонятно, от кого воспринятого. От принятого на себя некоего нравственного долга, за неисполнение которого спросится сурово. От надуманных требований и условностей, от деликатности себе во вред. От унизительной привязанности к тем, кому не нужна ее любовь. И от надежды, этой каторжной тачки, которую толкает и толкает перед собой всю жизнь, как приговоренная…

Странно, что она даже не плакала после сегодняшней немыслимой встречи. Которой не должно было случиться, потому что не могло быть никогда. Ведь за всю жизнь Неля лишь три-четыре раза заходила в церковь. Значит, все верно. Только еще окончательно понять… Но потом, потом… когда совсем очнется. Из маминой комнаты слышалось воркование телевизора. Неля накинула шаль, взяла пакет с вязанием и вдруг, судорожно задохнувшись, подкошенная рухнула на кровать.

Рыдала так, как вопила наверно, когда ее вытащили из теплого маминого уюта холодными щипцами. Захлебывалась криком от непоправимого ужаса, случившегося с ней. От которого и сейчас нет избавления. Встревоженная мама, присев на край постели, гладила ее по спине и что-то шептала, но разве этим поможешь? Даже Муся не легла по обыкновению в ногах, а вжавшись в кресло, таращила оттуда испуганные глаза. Беда зависла в комнате слепящей шаровой молнией…

Нежданный звонок в дверь ничуть не удивил. В этом сюжете должно быть завершение, вроде ливня после громовых раскатов. Что ж… Неля даже не покосилась на зеркало в прихожей, хотя знала, что от надрывных слез лицо меняется страшно, почти до неузнаваемости и невозможности говорить из-за трясущихся губ. А Никита еще ни разу не видел ее плачущей. Глухо рявкнула ему в непонимающие глаза: "Что еще нужно?! Могут быть у меня свои дела?" – резко отвернулась и ушла в ванную, открыла воду. Мама молча щелкнула замком. Конец пьесы.

Из зеркала над раковиной на Нелю дико смотрела зареванная чужая женщина. Не странно изменившаяся она – просто совсем другая. И от нее невозможно было оторвать взгляд.

* * *