Властию Его, мне данною…

Почему же так долго не выходит отец Николай? Или ей так кажется от беспокойства… Неля выглянула из-за широкой приземистой колонны, переходящей в арку, здесь не так страшно ожидать своей участи. Все равно она подойдет самой последней, чтобы никто не смотрел в спину и не видел ее неловкости. Да еще наверняка не выдержит и расплачется, настолько себя накрутила… Женщины на скамейке тоже явно истомились, как в очереди к врачу. Двое тихонько перешептываются, а одна вроде бы дремлет, прислонившись затылком к стене. Благоговейный полумрак церкви вполне располагает… Верхний свет после службы выключен, горят лишь два приглушенных светильника около аналоя, где лежат крест и евангелие, и слабо мерцают огоньки свечей перед иконами.

А Нелина решимость тает с каждой минутой ожидания. Похоже, срывается ее благая затея… Или это, как говорит Кузьминична, наш вечный "враг" пытается навредить, отводя от церкви нетвердую в вере душу? В смысле, враг рода человеческого. Казалось бы, откуда ему здесь взяться, в Божьем доме? И на это есть у церковных людей ответ: где больше святости – там "он" сильнее злится. До чего же удобно – многое, особенно то, что сами люди-человеки наворотили и что умом или душой трудно принять, свалить на козни "врага". И все-то верующие знают, все запросто, по-учительски могут объяснить. А у нее сплошь вопросы и сомнения…

Хоть самый простой – вот Кузьминична предупредила, что священник обязательно спросит, делала ли она аборты? Детоубийство – грех, с этим не поспоришь. Но случаются же безвыходные ситуации. Если бы Стас не достал ей хинный порошок – как бы выкручивалась? Тогда о ребенке нельзя было и думать. В той ситуации… Хотя она не стопроцентно была уверена, что залетела, но ждать не рискнула. Хотя при таком шоке и серьезный сбой мог случиться. Как во время войны у бабушки, когда она, двадцатилетней вдовой, оказалась в чужом городе одна с маленькой дочкой. Но если Неля тогда не ошиблась, сейчас их ребенку шел бы седьмой год, будущей осенью в школу…

А спрашивают ли мужчин на исповеди – они когда-нибудь вынуждали своих женщин идти на аборт? Что-то сомнительно… Как несправедливо устроено в мире, как мучительно женщины должны расплачиваться за похотливость мужчин, во всех смыслах – и телом, и душой. Да еще полностью социально зависеть от них. От того же графа Толстого его Софья Андреевна родила двенадцать или тринадцать детей, и кажется, пятерых похоронила. Какую психику надо иметь, чтобы пережить, когда на твоих руках умирает ребенок, а ты ничем не можешь ему помочь, в "скорую помощь" не позвонишь.

Когда-то в журнале прочитала о жизни воздушной красавицы Струйской, что на известном портрете Рокотова – так она родила от полубезумного мужа чуть ли не восемнадцать детей! А жена кого-то из восточных правителей, в память которой построен мавзолей Тадж-Махал, умерла, рожая четырнадцатого ребенка. И кто-то имел наглость назвать женщину "сосудом греха" и веками это повторять!

Помнится, что во время обряда крещения, где рядом за резной загородкой стояли некоторые мамы, священник читал очистительную молитву, положенную женщинам после родов, о необходимости которой в то время почти никто слышал. В смысле "человек зачат в грехе и рожден в мерзости". Матери, значит, осквернены, им сорок дней нельзя посещать храм, а отцы сплошь белые и пушистые? То есть рождение ребенка – благодать и дар Божий, а способ его появления на свет настолько постыден и греховен, что и перед Богом предстать невозможно?

Хотя, если признаться, Нелю коробит при упоминании о многодетных семьях священников. Конечно, она давно не маленькая, не ханжа, и все это дело житейское – "плодитесь и размножайтесь", но просто жены батюшек абортов не делают. А сами они не предохраняются. И как представишь сексуальную невоздержанность того, кто перед алтарем… Глупая мысль, но почему-то неприятно. И такой пастырь еще будет меня вразумлять? Нет, увольте. Хотя и лицемерие католического безбрачия ничуть не лучше.

* * *

Заодно вспомнилось, как мамина знакомая рассказывала о своей попытке исповедаться, тоже в первый раз в жизни. Пожилая смущенная женщина, запинаясь, начала что-то говорить, а молодой священник в джинсах, торчащих из-под рясы, эдакий "ускоренного выпуска", резко прервал ее: "Ограбила? Убила?" Она ошарашенно: "Да Вы что?!!" – "Тогда зачем пришла?" Понятное дело, что в церковь она больше ни ногой.

У самой мамы тоже была ситуация. Однажды в родительскую субботу, но уже после службы, она зашла помянуть бабушку и погибшего в войну отца. А в той церкви была небольшая икона Матроны Московской, нельзя сказать «чудотворная», но очень непростая икона, даже удивительная, она будто отзывалась на обращенную к ней молитву. То на долю секунды почудится, что незрячие глаза Матроны понимающе взглянули на тебя, то неуловимым движением руки она, словно благословляя, утешала.