Евгений Новиков

Властитель Египта

Когда я лежал, погружаясь в сон, он забирался на меня, как на плывущее по реке в ночной мгле дерево, и мурлыкал, мурлыкал, мурлыкал. Сначала – громко, потом все тише, тише, тише. Может, он воображал, что вместе со мной уплывает в наши общие сны, а может, колдовал. Хотел, чтобы я стал маленьким. Если бы это случилось, кот наверняка бы меня загубил и съел.

Ну что я был бы по сравнению с ним? Он одним прыжком взмахивал на двухметровый холодильник. А сколько усилий потребовалось бы мне, чтобы залезть на холодильник, если бы я был размером с кота? Как бы я пыжился, сколько бы пота пролил? Мне бы понадобилось, пожалуй, альпинистское снаряжение, чтобы преодолеть высоту, на которую мой кот взлетал в один миг.

Конечно, я мог бы спрятаться от кота в коробке из-под своих ботинок. Впрочем, меня бы это не спасло – он живо раскурочил бы коробку. И хоть я занимался спортом, но вряд ли смог бы дать коту достойный отпор. Даже и богатырь Микула Селянинович, если бы был размером с карандаш, не устоял бы против него.

Но с другой стороны – если б я был размером с кота, то как бы я спас его тогда от собак? Это случилось несколько лет назад. Я подходил к дому, когда увидел, как несколько собак набросились на котенка. Он шипел, пытаясь защититься, но собаки непременно задрали бы его – уж слишком не равны были силы. Я отогнал собак, принес котенка домой; он мне был совершенно не нужен, просто было жалко, что это маленькое беззащитное существо сгинет со света ни за что ни про что. Называл я его без лишних затей – Барсиком, поскольку полагал, что он у меня ненадолго, а новый хозяин уж придумает ему имя. Я хотел отдать кота кому-нибудь из знакомых, но никто не взял. Зато все охотно давали разные советы, как его растить. Так кот у меня и остался, хотя нежных чувств я к нему не испытывал. Он доставлял мне много неудобств – то залезет на стол и перемешает бумаги, то нагадит в углу, то стащит на кухне беспризорный кусок, то отдерет кусок обоев. Конечно, в таких случаях я давал ему взбучку или закрывал в ванной, чтоб, сидя на кафельном полу, он задумался о своем поведении. Потом выпускал, но все повторялось – Барсик никак не хотел быть примерным питомцем. Знакомые предлагали мне выхолостить его, говорили, что он станет спокойнее, что его не будет тянуть на улицу к кошкам. Но я этого не сделал – если уж он уродился котом, то пусть им и будет, а не евнухом с хвостом. А что до улицы – его туда совершенно не тянуло, видно натерпелся бедняга, беспризорничая во дворах и в подвалах. Бывало, он садился на подоконник, поглядывал куда-то вдаль, да и только – никаких намерений прогуляться не выказывал. Впрочем, один раз Барсик умудрился свалиться с подоконника на улицу. Как это произошло при его-то ловкости – ума не приложу. Живу я на втором этаже, и потому падение не причинило коту никакого вреда. Я только услышал, что кто-то мяукает на улице, а Барсика нигде не видно. Выглянул в окно, а он сидит в травке, блестя впотьмах глазами. Я спустился, взял его на руки. Он весь дрожал, и овалы его зрачков, полные вечерних огней улицы, крутились в разные стороны, точно терпящее бедствие колесо обозрения. Тогда, перепуганный неожиданным своим падением в темноту улицы, кот почему-то показался мне похожим на нежную пражскую революцию, о которой я, честно говоря, имел тогда, да и сейчас имею довольно смутное представление. Чем показался – бог весть. К слову сказать, я временами давал своему коту разные имена. Например, когда он был дерзок и с вызовом похаживал по комнате, соображая – что бы ему покогтить, я называл его Конаном-варваром, когда, вволю наевшись, он смотрел на меня снисходительно-самодовольно, величал его Тутмосом, властителем Египта. Да, разными именами я награждал Барсика…