Властители Рима

После смерти Агриппины Младшей зрелища становятся еще пышнее и необузданнее, чем прежде. Рим развлекается: скачки сменяются гладиаторскими боями, гладиаторские бои театральными представлениями… По словам Светония Транквилла, в одной из устроенных там гладиаторских битв Нерон заставил принять участие четыреста сенаторов и шестьсот лиц из сословия всадников, причем многие были с незапятнанной репутацией. Правда, Нерон в тот раз не позволил убить ни одного бойца, даже из числа осужденных преступников. Показал там Нерон и морской бой — на сцену театра была внезапно пущена вода, в которой плавали рыбы и морские животные, и тут же был устроен морской бой между «афинянами» и «персами». После этого воду тотчас спустили и на сухом дне вышли друг против друга два отряда гладиаторов.

Поскольку, как уже говорилось выше, Нерон очень любил скачки, в дополнение к обычным их видам он придумал новый вид скачек, когда в колесницы запрягали четверки верблюдов. А театральные представления Нерон любил настолько, что в поставленной по его приказу комедии Афрания «Пожар» актерам разрешено было хватать и забирать себе утварь из горящего дома. Подобные мероприятия требовали колоссальных средств и не способствовали пополнению казны. Многие видные сановники, чтобы не впасть в немилость или для того, чтобы выслужиться, также были вынуждены идти на большие траты, чтобы устроить какие-либо диковинные зрелища.

В 60 году Нерон учреждает еще одни игры — Неронии,

которые следовало проводить по образцу греческих состязаний раз в пять лет. Это были музыкальные, гимнастические и конные состязания, проводимые чрезвычайно помпезно, с большими призами для победителей и сопровождаемые различными представлениями, но без гладиаторских боев. Специально для проведения Нероний император освятил бани и гимнасий, где каждый сенатор и всадник бесплатно пользовался маслом. Все судьи соревнований назначались по жребию только из лиц консульского звания, а судили состязания с преторских мест. В латинских речах и стихах состязались самые уважаемые граждане, а затем император спустился к сидящим в орхестре сенаторам «и по единодушному желанию участников» принял венок, но перед венком за игру на лире он, вместо того, чтобы взять его, только преклонил колени и велел отнести венок к подножию статуи Октавиана Августа, выделив тем самым игру на лире из всех искусств. На гимнастических состязаниях Нерон также удивил всех красивым театральным жестом — «принеся в жертву богам быков, в первый раз сбрил себе бороду, положил ее в ларец из золота, украшенный драгоценными жемчужинами, и посвятил богам в Капитолийском храме».

Отметим, что Нерон, в отличие от Клавдия, был менее кровожаден. Клавдий в одной из навмахий заставил сражаться около 19 тысяч человек, из которых мало кто выжил. Нерон же мог вообще не позволить убить ни одного — его привлекало само зрелище. Он не был патологически кровожаден, но если дело шло о борьбе за власть и убийство было, по его мнению, необходимо, он легко и удивительно спокойно отдавал приказы убить, даже если это касалось его родственников.

Наряду с увлечением зрелищами, Нерон любил заниматься и стихосложением. В свое время император Октавиан Август, единодушно восхваляемый римскими историками как образец мудрого правителя, также поощрял поэтов, а имя его друга Мецената

вообще стало нарицательным: так стали называть всех, кто поощряет благородные искусства. Но Нерону не удалось прославиться на этом поприще. За исключением написавшего «Фарсалию» Марка Аннея Лукана, который пользовался расположением Нерона очень недолго, остальные окружавшие Нерона поэты римлянам не запомнились. Очень точно описал эти попытки принцепса отличиться на ниве поэзии Корнелий Тацит, отметивший, что Нерон «собрал вокруг себя тех, кто, обладая некоторыми способностями к стихотворству, еще не стяжал себе сколько-нибудь значительной славы. Пообедав, они усаживались все вместе и принимались связывать принесенные с собою или сочиненные тут же строки и дополнять случайные слова императора. Это явственно видно с первого взгляда на эти произведения, в которых не было ни порыва, ни вдохновения, ни единства поэтической речи».

При дворе Нерона не появилось ни нового Овидия, ни Горация или Вергилия… Но неверно было бы считать, что Нерон вовсе не имел поэтических способностей. Как свидетельствует Светоний Транквилл, «не правы те, кто думает, будто он выдавал чужие сочинения за свои: я держал в руках таблички и тетрадки с самыми известными его стихами, начертанными его собственной рукой, и видно было, что они не переписаны с книги или с голоса, а писались тотчас, как придумывались и сочинялись, — столько в них помарок, поправок и вставок».