Морские офицеры могут только сочувствовать этой нерешимости моряка под влиянием советов лоцманов, особенно у незнакомого ему берега, но такое сочувствие не должно закрывать их глаза на проявления характера высшего типа. Каждому, кто сравнит действия д'Эстьена при Нью-Йорке с действиями Нельсона под Копенгагеном и под Абукиром или с действиями Фаррагута при Мобиле и порте Гудзон, сравнительная слабость французского начальника - как военного вождя, руководимого только военными соображениями,- живо выяснится. Нью-Йорк был самым центром британского влияния, падение его необходимо должно было бы сократить войну. В оправдание д'Эстьена, однако, должно припомнить, что кроме военных, на него влияли еще и другие соображения. Французский адмирал, без сомнения, имел инструкции, подобные тем, какие были даны французскому посланнику, и он, вероятно, рассудил, что Франция ничего не выигрывает с падением Нью-Йорка, которое могло бы привести к миру между Америкой и Англией и дать последней возможность обратить всю ее силу против его отечества... При его нерешительном характере и не столь важная причина была бы достаточна для того, чтобы остановить его от риска проведения флота через бар.
Хоу был счастливее д'Эстьена, так как не имел двойственности цели. Ему, после того, как он успел выйти из Филадельфии и спасти Нью-Йорк своею неутомимостью, предстояла еще и другая почетная задача - спасение Род-Айленда подобною же быстротою движений. Военные корабли флота, посланного из Англии, но рассеянного на пути, начали теперь присоединяться к нему. 28-го июля он получил известие, что французский флот, ушедший сначала к югу, теперь направляется к Род-Айленду. Через четыре дня после этого Хоу был уже готов выйти в море, но вследствие противных ветров только к 9-му августа достиг мыса Юдифь, где и встал на якорь. Он узнал здесь, что д'Эстьен прошел батареи днем раньше и тоже встал на якорь между Гульдскими и Канони-кутскими островами (Gould and Canonicut Islands){123}; Сиконнетский (Seakonnet) и Западный проходы также были заняты французскими кораблями, и неприятельский флот был готов поддержать нападение американской армии на британские укрепления.
Прибытие адмирала Хоу, хотя и с его эскадрой силы английского флота не сделались более двух третей силы французского флота, разрушили планы д'Эстьена. Вследствие господствовавших тогда (летом) юго-западных ветров, дувших прямо в бухту, положение его было невыгодно, давая противнику возможность широкой инициативы. Поэтому, когда в эту ночь ветер неожиданно переменился на северный, д'Эстьен сейчас же снялся с якоря и вышел в море. Хоу, хотя удивленный этим непредвиденным поступком его, так как не чувствовал себя достаточно сильным для атаки, также вступил под паруса, чтобы занять наветренное положение. Следующие сутки прошли в маневрировании противников для занятия выгоднейшей позиции, но ночью 11-го августа сильный шторм рассеял флоты. Суда обеих сторон потерпели большие аварии, и, между прочим, французский флагманский корабль Languedoc, девяностопушечный, потерял все мачты и руль. Немедленно после шторма два английских пятидесятипушеч-ных корабля, на которых все было в боевом порядке, завязали бой - один с Languedoc, а другой с Tonnant, восьмидесятипу-шечным, на котором из трех мачт уцелела только одна. При таких условиях оба английских корабля атаковали противников; по наступлении ночи они, однако, прекратили бой, намереваясь возобновить его утром. Но когда утро наступило, пришли и другие французские корабли, и случай был уже пропущен. Поучительно заметить, что командиром одного из упомянутых английских кораблей был Хотэм (Hotham), который в звании флагмана средиземноморского флота, семнадцать лет спустя, так надоедал Нельсону в своем хладнокровном удовлетворении взятием двух только кораблей: "Мы должны быть довольны, мы сделали очень хорошо". Этот именно факт и вызвал характерное замечание Нельсона, что: "Если бы мы взяли десять кораблей и позволили бы уйти от нас одиннадцатому, будучи в состоянии взять и его, то я никогда бы не сказал, что мы сделали дело хорошо".