Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр

Он отправил Хлое телеграмму, сообщая, что в пятницу высадится в Саутгемптоне, задержится на уик-энд в Чентерсе и хотел бы провести с ней вечер среды, если у нее найдется время. Пока миссис Понт-Пэдвик еще трепетала после его комплимента, из телеграфной ему принесли ответ.

«Выезжаю в Саутгемптон в пятницу и по странному стечению обстоятельств проведу уик-энд в Чентерсе. Могу тебя подвезти. С любовью, Хлоя».

– Прошу прощения, – сказал он, стараясь сосредоточиться на Доре. – Что вы сказали?

– Надеюсь, не слишком дурные известия? – спросила Дора, ведь у него вдруг сделалось такое странное лицо.

– Нет, нет. Ни в коей мере. Мне нужно послать пару телеграмм, но спешки нет никакой.

Горизонт вставал навстречу перилам и снова падал, вставал и падал. Просто лежать и смотреть на него: вверх, вниз, вверх, вниз, лениво, лениво – лежать и думать о Хлое… Боже, как он ненавидит эту болтливую Понт-Пэдвик. И что ей не сидится у себя в Саттоне? Но скоро она уйдет, и он останется наедине с Хлоей.

Иврард Хейл был высокого роста, и Хлоя тоже. Их взгляды встретились поверх щебечущей толпы, и взгляд Иврарда говорил: «Люблю тебя, люблю тебя, моя дорогая», а глаза Хлои – «Люблю смотреть на тебя, дорогой». Всего одно-два слова других, но какое различие! Пространство между ним и Хлоей заполонили бурные взрывы чувств. Пассажиры без прошлого снова вдруг обретали семьи, их встречали матери, мужья, жены, дети, о которых надо было справляться или которых надо обнимать. И на фоне чужих голосов люди, которых как будто узнал, становились чуточку иными, приобретали новое измерение и попадали в иную категорию – соответственно тому, кто их встречал. Англия вернулась домой и распадалась на свои составляющие, Америка причалила в чужой стране, и ее противоборствующие штаты объединялись. Только миссис Понт-Пэдвик не переменилась. Она осталась у себя в каюте, где ждала, когда корабль повернет вспять.

Они улыбнулись друг другу, и улыбка Хлои говорила: «Ну и столпотворение! Шагу нельзя ступить! Как ты загорел…», а его – «Я мог бы стоять тут вечно, глядя на тебя. Я никогда не буду так счастлив». И действительно их единение казалось большим, чем будет еще некоторое время после первого соприкосновения рук. Только когда были повторены последние прощания, подтверждены без необходимости последние договоренности и устало преодолены все формальности расставания и прибытия, они смогли заговорить друг с другом как старые друзья, а не случайные знакомые, и произошло это не раньше, чем они выехали на ее машине в Чентерс.

– Спасибо, что приехала меня встретить, Хлоя.

– Я все равно собиралась в Чентерс, дорогой, глупо было бы не заехать.

Рассмеявшись, он покачал головой:

– Ты же знаешь, что там никого нет.

– А миссис Лэмбрик?

– Я и забыл про миссис Лэмбрик.

– Она не будет шокирована?

– Виду определенно не подаст и уж точно ничего вслух не скажет. За большее не поручусь.

– Что бы ни делал молодой хозяин, все правильно.

– Наверное, так… в общем и целом.

– Ты ведь меня не отталкиваешь, дорогой? Ты обрадовался моей телеграмме?

– Так обрадовался… Да, кстати, на тебе случайно нет корсета «Эласто-пояс Пэдвика»?

– Нет, дорогой. На мне узенький пояс с подвязками, который я купила в маленьком магазинчике дамского белья под названием «Элиза». Очень странный у нас разговор, надо посмотреть, к чему он приведет. Продолжай, голубчик.

Иврард умиротворенно улыбнулся:

– Какое удовольствие снова с тобой разговаривать. На корабле была одна дама…

– Так это на ней было?

– Она когда-то служила для них демонстрационным манекеном. Потом вышла замуж за изобретателя, а когда он умер, перестала их носить.

– Трагично, – сказала Хлоя. – Или еще как-то. Что она носит теперь? Сколько ей лет? Да, и как там уйма бразильянок?

– Их было только семь. Не преувеличивай.

Хлоя наградила его своей знаменитой улыбкой и вложила левую руку в его. Так она вела какое-то время молча, а потом вдруг сказала:

– За такую езду арестовать могут, и происшествие попадет в газеты. Тебя это беспокоит?

– Не слишком.

Еще немного помолчав, она сказала:

– Хотелось бы, чтобы все было иначе.

– Никогда не бывает.

– Нет. Кто всем заправляет?

– Бог, наверное. Но я не знаю, кто он.

– И я тоже. И я не знаю, что он делает. Не знаю, есть ли ему чем гордиться.

– Нельзя все валить на него.

– Нет, я ни на кого ничего не хочу валить. Просто хочу знать, кто дергает за ниточки.

Он повернулся на нее посмотреть, но ее глаза были устремлены на дорогу впереди, а по ее милому профилю он ничего не смог прочесть.

– Что тебя тревожит, дорогая?

– Общая неудовлетворенность. Мне надо сменить передачу, голубчик, не обижайся. – Отняв руку, она вернула ее на руль. – Не будь у меня здоровье такое отменное, я давно бы совершила самоубийство. А ты что думаешь о самоубийстве?

– Всегда есть завтра.

– В том-то и дело. Впереди всегда ждет проклятый день – в точности такой же, как любой предыдущий.

– Ты не можешь знать наверняка. Возможно, завтра ты кого-нибудь встретишь и влюбишься в него.

– Дорогой, я постоянно это делаю.

– Нет.

– Что ты хочешь сказать этим «нет»?

– Хочешь услышать?