– Дорогая, дорогая, дорогая, дорогая, дорогая! Послушай, любимая, не думай, что я испугался предложить тебе руку и сердце лично, лицом к лицу, так сказать, просто не знал, о чем разговаривать с твоим братом, и вдруг мне пришло в голову, что приятно было бы знать, что он и мой брат тоже. Люблю тебя, дорогая. Любовь, как заметил мистер Келли, мелодия прекрасная в гармонии со мной, золотая мелодия, моя милая, которая перебирает душевные струны стара и млада. Подожди, пока не увидишь мои струны, они тебя удивят – совсем расстроены. До свидания, мой ангел! Я не приду до самого конца, на случай если мы переволнуемся, и знаю, что ты будешь гвоздем, нет, звездой вечера. Если ты очень, очень меня любишь, скажи: «До свидания и удачи, мистер Хиггс», и тогда я вернусь завязывать галстук.
– До свидания и удачи, мистер Хиггс.
– Спасибо и благослови тебя Бог. Ангел!
Причесываясь, он думал: «Если бы только это была моя собственная пьеса!»
Клод, тоже завязывая галстук, жалел, что идет в театр с Хиггсом. Что придется смотреть пьесу, в которой играет твоя сестра, скорее всего забывая слова и выставляя себя полной идиоткой. Это само по себе скверно, но смотреть ее в обществе автора – сущий ад. Разговорчики про то, что Хиггс считает свою пьесу ужасной, – пустые слова, самозащита на случай, если окажется, что другие так думают. И вообще зачем он взялся писать чертову пьесу? «Если я с ним соглашусь, ему не понравится, а если попробую выразить свое мнение, он станет говорить свысока, мол, очень мило с моей стороны, но он-то знает, какая это дрянь. И что мне сказать? И вместо того чтобы сидеть в бельэтаже, близко от Хлои, я застряну в партере, откуда и разглядеть нельзя. Проклятая Клодия! Почему она не дала нам самим условиться как пожелаем?»
Кэрол, ожидавший его в баре «Беркли», рьяно вскочил, едва его увидев.
– Здравствуйте, я сразу вас узнал! Любите коктейли с шампанским, как и я, а не то мне придется выпить два? Ну… разумеется, я в любом случае собираюсь.
– И я тоже, если можно, – отозвался Клод. Жизнь вдруг показалась чуточку ярче. Этот парень верно мыслит.
– Хорошо. Времени у нас мало, и мне не хотелось тратить его на щелканье пальцами в спины официантам, а потом делать вид, будто я ничего такого не делал. Вот и принесли.
Они сели.
– Можно нам выпить за успех пьесы? – спросил, беря бокал, Клод.
– Давайте не будем заранее связывать себя обязательствами? Давайте выпьем первый за Клодию?
Они оба сказали «За Клодию!» и выпили.
– Лучший напиток, какой есть на свете, – сказал Клод.
– Легко, – отозвался Кэрол.
– Она в порядке? – спросил Клод. – Я имел в виду, на сцене?
– Божественна. Сами увидите. Роль, конечно, крошечная, но привносит глоток свежего воздуха во всю постановку. Все остальные персонажи мертвы. Все они умерли лет тридцать пять назад. Такого сорта пьеса. Я заказал еще два коктейля, надеюсь, их принесут. Может, мне лучше уже сейчас начать щелкать пальцами, и тогда к Рождеству…
Клод поймал взгляд официанта, и официант тут же очутился у их столика.
– Я заказал еще два коктейля с шампанским, – сообщил ему Кэрол, а потом сказал Клоду: – Хорошо у вас получается. Это и есть искусство жить – уметь подозвать официанта, не привлекая к себе внимания. Вы должны давать мне уроки.
Клод нашел, что мистер Хиггс начинает ему нравится.
– Давайте проясним, – сказал он. – Вы автор или не автор?
– Частично. Увидите это в программке. У меня есть соавтор, с которым мы расходимся во взглядах. Может, объясню с точки зрения живописи? Так, наверное, будет понятнее. Скажем, вы нарисовали шедевр. Скажем, «Переход Ганнибала через Альпы», а я достаю коробочку красок и в понедельник превращаю Ганнибала в Джона Стюарта Милля[81]
, во вторник заставляю трех слонов балансировать на пушечных ядрах, к среде вы понимаете, что если меня не остановите, единственный для вас способ не сойти с ума – дописать сюда же портрет Эллы Уилер Уилкокс[82] и несколько лебедей на переднем плане и от души посмеяться.Кэрол позволил себе улыбку.
– Да, понимаю. Разумеется, можно вообще отречься от картины. Не сочтите за снобизм, но такое очень вредит репутации Альп.
– Была причина. – Взяв второй коктейль, мистер Хиггс предложил: – Выпьем снова за Клодию?
– За Клодию! – сказали они хором.
– Вы совершено правы, – произнес Клод. – Это лучший напиток на свете.
– Легко, – согласился Клод.
– Понимаете… – Кэрол отставил пустой бокал. – Я позволил себе привилегию влюбиться в вашу сестру на первой же ее репетиции. А потому вполне очевидно, что я не мог отречься от пьесы и уйти куда глаза глядят. Зато оставшись, я прожил два счастливейших месяца моей жизни. Я хочу сказать, до сего дня. Потому что в семь пятнадцать сегодня вечером… О Боже, вот несут вторые, которые я заказал раньше, нет-нет, хорошо, что принесли, они нам очень нужны, это будет уже шесть… – Дав официанту двухфунтовую банкноту, он продолжил: – В семь пятнадцать я стал вашим зятем. Еще тост за событие? За эпохальное событие? За Клодию!
– За Клодию! – повторил ее брат и выпил. – Почему-то этот, – добавил он, – кажется еще лучше предыдущего.