Влюбленные женщины

Гермиона получала удовольствие, созерцая графиню, ее быстрые и точные движения маленького хищного зверька; Гудрун, пылко и коварно льнущую к Ноемини, которую танцевала ее сестра; и Урсулу с ее зловещей беспомощностью, будто на нее давил, не отпуская, тяжкий груз.

— Великолепно, — дружно закричали все.

Но у Гермионы, узнавшей то, что не было известно ей прежде, сжалось сердце. Она потребовала, чтобы танцы продолжались, и ее настойчивость привела к тому, что графиня и Беркин исполнили комический танец под звуки «Мальбрука».

Джеральда взволновал вид льнущей к Ноемини Гудрун. Сущность этой женщины, затаенные дерзость и насмешка будоражили его кровь. Ему не удавалось забыть ее танец — бремя забот, которое она принимала на себя любовно, отважно и в то же время насмешливо. Беркин же, следящий за происходящим, как рак-отшельник из норки, отметил прекрасно переданные Урсулой отчаяние и беспомощность Ноемини. В Урсуле чувствовалась богатая натура, неисчерпаемая, таящая опасность мощь. Она, как девушка-подросток, ничего не знала о своей яркой, всепокоряющей женственности. Беркина бессознательно влекло к ней. Она была его будущим.

Александр заиграл что-то венгерское, и все принялись танцевать, охваченные внезапным азартом. Джеральд получал удовольствие от движения, стараясь держаться ближе к Гудрун; в его обретшем свободу теле бурлила сила, однако ноги не могли перестроиться на новый лад и позабыть о вальсе и тустепе. Он еще не умел танцевать современные танцы с конвульсивными ритмами, вроде рэгтайма, но хотел попытаться. Что до Беркина, то он, освободившись в танце от тяжести, которую он испытывал среди чужих ему по духу людей, отплясывал лихо и весело. И как же ненавидела его Гермиона за эту безоглядную веселость!

— Теперь мне ясно, — восхищенно воскликнула графиня, глядя, как он задорно танцует. — Мистер Беркин подобен оборотню.

Гермиона пристально взглянула на нее и пожала плечами, понимая, что только иностранка могла это заметить и сказать вслух.

— Cosa vuol’dire Palestra?[33] — произнесла она нараспев.

— Взгляни сама, — сказала графиня на итальянском. — Он не мужчина, он хамелеон, существо, постоянно меняющее свое обличье.

«Он не мужчина, не один из нас, он ненадежный», — промелькнуло в голове у Гермионы. Душа ее содрогнулась, не в силах вынести темного подчинения этому мужчине, ведь он способен отключаться, существовать отдельно, а все потому, что он непоследовательный, не мужчина, а нечто меньшее. В ее ненависти к нему было отчаяние, оно надрывало душу, разрушало, она словно разлагалась, как труп, не чувствуя ничего, кроме этого тошнотворного состояния распада, свершавшегося в ее душе и теле.

Дом был переполнен, и потому Джеральду отвели маленькую комнату, а точнее, гардеробную, примыкавшую к спальне Беркина. Когда все, взяв свечи, пошли наверх, где свет горел в полнакала, Гермиона увела Урсулу в свою комнату поболтать. В большой, необычно обставленной спальне Урсула чувствовала себя скованно. Казалось, Гермиона отчаянно молила ее о чем-то, не высказывая, однако, открыто своей просьбы. Они рассматривали шелковые индийские ночные рубашки, яркие и сексуальные, любовались кроем, их изощренным, почти безнравственным великолепием. Гермиона почти вплотную подошла к Урсуле, грудь ее трепетала, и Урсулу охватила паника. Взгляд измученных, ввалившихся глаз остановился на лице Урсулы, и Гермиона увидела на нем страх, все то же свидетельство надвигающейся катастрофы. Урсула взяла в руки рубашку насыщенного алого и синего цветов, сшитую для четырнадцатилетней княжны, и машинально воскликнула:

— Разве это не чудо? Кто еще осмелился бы совместить два таких ярких цвета?

Вошла горничная Гермионы, и охваченная страхом Урсула, повинуясь порыву, поспешила удалиться.

Беркин сразу пошел спать. Его тянуло ко сну, он чувствовал себя счастливым. После танцев он пребывал в блаженном состоянии. Однако Джеральду не терпелось поговорить с ним. Не снимая фрака, он сел на краешек постели и стал задавать вопросы.

— Откуда взялись эти сестры Брэнгуэн? — первым делом спросил он.

— Они живут в Бельдовере.

— В Бельдовере? Но кто они такие?

— Учителя.

Последовало молчание.

— Вот оно что! — воскликнул наконец Джеральд. — То-то мне показалось, что я видел их раньше.

— Ты разочарован? — спросил Беркин.

— Разочарован? Я? Конечно, нет, но как Гермиона решилась их пригласить?

— Она познакомилась в Лондоне с Гудрун — той сестрой, что моложе, у нее более темные волосы, — она художница, занимается скульптурой и моделированием.

— Выходит, учительницей работает только другая сестра?

— Нет, обе. Гудрун ведет рисование, а Урсула классная дама.

— А кто у них отец?

— Преподает основы трудовой деятельности.

— Да ну!

— Классовые барьеры, как видишь, рушатся!

Джеральду всегда становилось не по себе, когда Беркин принимал подобный насмешливый тон.

— Значит, отец этих девиц учитель труда? Но что мне до того?

Беркин рассмеялся. Джеральд смотрел на его смеющееся лицо, сохранявшее, однако, горькое и одновременно равнодушное выражение, и сидел, не чувствуя в себе сил встать и уйти.