Влюбленный дьявол

Вскоре в соседнем помещении послышался шорох. Узкая полоска света бросилась мне в глаза, и я разглядел в стене заложенную дверь. Свет проникал через замочную скважину, я заглянул в неё и увидел Бьондетту.

Она сидела за клавесином, скрестив руки, поза её выражала глубокую задумчивость. Но вот она прервала молчание.

— Бьондетта! Бьондетта! — воскликнула она. — Он зовёт меня Бьондетта. Это первое и единственное ласковое слово, вышедшее из его уст.

Она умолкла и вновь погрузилась в своё раздумье. Наконец, она положила руки на клавиши починенного ею клавесина. На пюпитре перед нею стояла закрытая нотная тетрадь. Она взяла несколько аккордов и запела вполголоса, аккомпанируя себе на клавесине.

Как я понял сразу, то, что она пела, не было законченным произведением. Прислушавшись внимательнее, я разобрал своё имя и имя Олимпии. Это была своего рода импровизация в прозе, где речь шла о её положении, о судьбе её соперницы, которая представлялась ей более завидной, чем её собственная, наконец, о моей суровости к ней и о подозрениях, вызывавших моё недоверие и препятствовавших моему счастью. Она повела бы меня к славе, богатству, знанию, а я составил бы её блаженство. «Увы! говорила она. — Это становится невозможным. Если бы он даже знал, кто я, мои бессильные чары не смогли бы удержать его; другой…» Волнение не дало ей закончить, слезы душили её. Она встала, взяла платок, вытерла глаза, снова подошла к инструменту и хотела сесть за него. Но так как слишком низкий стул стеснял её движения, она сняла с пюпитра нотную тетрадь, положила на табурет, села и снова начала играть.

Вскоре я понял, что эта вторая музыкальная сцена будет совсем в другом роде. Я узнал мотив баркаролы, в ту пору модной в Венеции. Дважды повторив его, она запела, на этот раз более внятно и отчётливо произнося следующие слова:

Ах, безумные мечтанья!Был мне родиной эфир…Для Альвара, для страданьяПокидаю вольный мир.Позабыты блеск и сила…

Я смирилась до цепей…Что ж судьба взамен сулила?Рабской доли чашу пей!Кони мчатся чрез равнины,Всадник шпорит, но хранит…Не вольны вы, стеснены вы,Но не знаете обид.Та рука, что вами правит,Вас и холит иногда.Бег невольный вас прославит,Не позор для вас узда.

Уж к другой душа АльвараПравит ветреный полёт!Силою какого жараРастопился сердца лёд?Откровенною другуюТы готов, Альвар, назвать.Та пленяет, я ревную,Не умею я пленять.Милый, милый, подозреньеОт любви ты удали.Я с тобою — спасенье,

Ненавидишь — коль вдали,Без причины я вздыхаю,Я страдаю — это ложь,Я молчу, я изменяю,Разговор мой — острый нож.Я обманута любовью,И обманщицей слыву…Отомсти, любовь, не кровью,Пусть увидит наяву,Наяву пускай узнаетОн меня, а не во сне,

И все чувства презирает,Что влекутся не ко мне.Уж соперница ликует,Жребий мой в её руках…Смерть, изгнанье ль мне диктует,Ожидаю я в слезах.Сердце, долго ль биться будешь?Не ревнуй и не стучи.Ты лишь ненависть пробудишь.Я молчу и ты молчи!

Звук голоса, пение, смысл стихов и способ выражения — всё это привело меня в невыразимое замешательство. «Фантастическое создание, опасное наваждение! — воскликнул я, поспешно покидая свой тайник, где я оставался слишком долго. — Возможно ли более правдиво подражать природе и истине? Какое счастье, что я лишь сегодня узнал эту замочную скважину, иначе как часто приходил бы я сюда упиваться этим зрелищем, как легко и охотно поддавался бы этому самообману! Прочь отсюда! Завтра же уеду на Бренту! Сегодня же!»

Я тотчас же позвал слугу и велел отправить на гондоле всё необходимое, чтобы провести ночь в своём новом доме.