Влюбленный призрак

– Понимаешь, дело не во времени. Несправедливость в том, что нас неправильно программировали: стыдно было обнять сына больше чем на несколько секунд. Мне самому всю жизнь не хватало ласки. Я был из тех хирургов, с кем сохраняют дистанцию, а ведь я даже оперировал с любовью. Я знавал немало мужчин, хваставшихся, что разбивают сердца, а я их штопал.

– Ага, а также селезенки, печень, аппендиксы и всякие другие органы. Давай обойдемся без таких подробностей.

– Как же меня нервирует твоя соседка! Долго она будет на нас таращиться? Скажи ей, что ты шизофреник, сразу уймется.

– На высоте десяти километров это, конечно, лучший способ ее успокоить!

– Помолчи немного, – попросил Раймон шепотом, – впереди что-то происходит.

– Как ты можешь это знать, мы же сидим в последнем ряду!

– Чувствую, улавливаю волнение. Ты ничего не слышишь?

– Смерть явно пошла тебе на пользу – при жизни, особенно в последние годы, ты был туговат на ухо.

– Выборочная глухота, сын мой, – одна из редких привилегий возраста: слышать только то, что тебе интересно, и делать вид, что больше ничего не замечаешь.

– Ты был симулянтом?

– Правильнее сказать, я отделял полезное от наносного, не говоря о том, что глухота избавляет от кучи неприятностей. Что толку просить вынести мусор того, кто все равно не ответит?..

Из динамиков раздался голос командира корабля: пассажиру бизнес-класса требовалась помощь, если на борту есть врач, просьба обратиться к кому-то из членов экипажа.

– Что я говорил?! – воскликнул Раймон.

– Ты говорил, что был отпетым хитрецом.

– Подними руку! – приказал хирург сыну.

– Это еще зачем?

– Ты видишь других желающих оказать помощь?

– Не вижу, но ведь я не врач.

– Зато я – врач. Подзови стюардессу. Каким же ты бываешь упрямцем, подумай о человеке, которого надо срочно спасать!

Рука Тома́ сама по себе, без его участия, взлетела в воздух.

– Твоя работа? – спросил он отца испуганным шепотом.

– Это у тебя ожила совесть, болван!

Соседка окинула его странным взглядом, в котором сочетались удивление и сострадание.

– Вы, наверное, не расслышали, так бывает при стрессе, – проговорила она с фальшивым хихиканьем. – Им нужен врач, а не пианист.

– Знаю, – пробормотал Тома́.

– Зачем же вы подняли руку? – не унималась женщина.

– А вот этого я не знаю, – ответил Тома́, пожимая плечами.

– Тогда опустите руку, не морочьте людям голову.

– Ничего не получится, я над собой не властен.

– Не будете же вы играть серенаду бедняге, которому нужна помощь врача? – рассердилась она.

– Сомневаюсь, что на борту найдется фортепьяно, и потом, если честно, серенады быстро начинают действовать на нервы.

– Не понимаю, во что вы играете…

– Не во что, а что. Зависит от программы концерта: Брамса, Моцарта, Бруха…

– Вы надо мной издеваетесь?

– Уверяю вас, ничуть не бывало! – воскликнул Тома́ совершенно искренне. – Хватит задирать мне руку, папа, из-за тебя у меня будут неприятности!

Соседка Тома́ вытаращила глаза.

– Само собой, я не к вам обращаюсь, – смущенно заверил он ее.

Она впилась взглядом в пустое кресло, в котором один Тома́ мог видеть наслаждающегося ситуацией хирурга.

Скандал предотвратило только то, что к Тома́ подошла стюардесса. Она поблагодарила его и, объяснив, что одному пассажиру стало плохо, попросила следовать за ней.

Соседка Тома́, видя, что он встает, пришла в ужас.

– Он же пианист! – прошипела она.

Толку от этого не было: Тома́ уже удалялся по проходу. Страх, всегда охватывавший его перед выходом на сцену, был мелочью по сравнению с тем, что он чувствовал сейчас, приближаясь к первым рядам.

Мужчина лет пятидесяти лежал без сознания в кухонном отсеке, куда его перетащил экипаж.

– Здесь нечем дышать! – крикнул Раймон. – То есть твоему пациенту нужен воздух. Пусть эти двое стюардов вернутся к своим обязанностям, а стюардесса пускай останется с тобой. Спроси ее, как началось его недомогание.

– Здесь не должно толпиться столько народу, – робко начал Тома́. – А вы, мадемуазель, лучше останьтесь, вы мне поможете. Что произошло?

Стюарды удалились. Стюардессе польстило доверие, оказанное ей молодым эскулапом.

– Он попросил воды. Я вернулась с полным стаканом и застала его взволнованным, в поту. Сначала я решила, что у него приступ паники из-за турбулентности. Он бормотал что-то несвязное и агрессивное, требовал свою сумку, ему было трудно дышать, он задыхался. Потом страшно побледнел и отключился. Думаете, это инфаркт?

– Возможно, но я предполагаю другой диагноз, – услышал Тома́ собственный голос, как будто в него вселился отец.

Потом он увидел, как его пальцы щупают у пациента пульс, снова услышал собственный голос, сообщавший, что пульс медленный, но не слабеющий.

– Возьми его руку, – скомандовал хирург. – Скажешь, холодная ли. Сам я не могу.

Тома́ немного неуклюже, как будто в приветствии, стиснул неподвижную руку, удивив этим стюардессу.

– Холодная, – пробормотал он.

– Теперь наклонись к его губам и понюхай, – продолжил распоряжаться хирург. – Скажешь, пахнет ли яблоком.

– Что еще за новости? Мы не в фильме «Дядюшки-гангстеры» [4], – проворчал Тома́.

Стюардесса недоуменно нахмурилась.