Влюбленный призрак

– Наша завтрашняя проблема решена. Надо будет выйти чуть раньше, чем мы собирались, не позже девяти. Хочешь, чтобы я тебя разбудил? – Все еще не получая ответа, Раймон переместился к подушке и зашептал: – Когда я заходил к тебе в комнату, прежде чем идти спать, ты всегда притворялся спящим и так сильно сжимал веки, что я кусал себе губы, чтобы не засмеяться. Разоблачать тебя мне не хотелось, ты так старался! Часто ты забывал выключить под одеялом фонарик, свет был виден снаружи. Я уходил в кабинет, чтобы еще посидеть за своими книгами, а потом возвращался и забирал у тебя, уже спящего, фонарик. Знаешь, Тома́, если бы мне довелось пожить еще, если бы я имел на это право, то я бы заставил Камиллу подождать. В последние годы жизни я ужасно по тебе тосковал. Уверен, ты будешь тосковать по мне еще сильнее.

Раймон поцеловал Тома́ в лоб, потрогал его простыню и пожалел, что не может укутать сына, как в детстве.

12

– Зачем выходить так рано? – спросил Тома́, завязывая галстук.

– Затем! – отрезал отец.

– Тебя сжигает нетерпение?

– Ждать любовного свидания двадцать лет – по-твоему, это нетерпение?

– Значит, нервы.

– Ты на моем месте не волновался бы? Лучше помалкивай: я не забыл, как ты выглядел, когда к тебе заглянула Софи.

– Пусть так, но церемония начнется только через два часа, околачиваться перед входом – верный способ попасться на глаза.

– О том и речь: я как раз хочу, чтобы тебя заметили. Ты не будешь туда просачиваться, тебя пригласят!

– В каком мире ты живешь? Прости, я не это хотел сказать, просто никто не станет приглашать незнакомца на похороны своей матери, это не танцевальная вечеринка.

– Будешь судить, когда там окажешься. Ты мне доверяешь?

– А что, у меня есть выбор? Знаешь, так мне даже больше нравится. Если твой план провалится, мне, по крайней мере, не будет стыдно за свое дурацкое поведение.

Раймон уставился на сына с чуть заметной улыбкой:

– Дурацкое по отношению к кому?

– Прежде всего – к дочери Камиллы.

– То есть к Манон. Ты забыл, как ее зовут?

– Хорошо, к Манон, если тебе так больше нравится.

– Лично мне ничего не нравится.

– Ну что, идем или продолжим препираться?

– Осталось обсудить одну мелкую подробность, – пробормотал Раймон. – Впрочем, не такая уж она мелкая… В чем ты понесешь мою урну?

Тома́ огляделся. Его большая дорожная сумка привлекла бы ненужное внимание. Он вернулся в спальню и порылся в шкафу.

– Нашел! – объявил он, возвращаясь в гостиную с матерчатой сумкой.

Из-за эмблемы книжного магазина Раймон был готов забраковать этот вариант как слишком простой, лишенный должной уважительности.

– Поверь, это то, что надо, – заверил его Тома́. – Это всего лишь сумка, а не твой траурный наряд.

Раймон проверил, чистая ли сумка внутри. Время поджимало, поэтому он согласился, чтобы его урна была доверена этому вместилищу.

Машина доставила их к ограде парка. Прошагав по аллее, Тома́ остановился в полусотне метров от колумбария.

– Что теперь?

– Ничего, гуляем.

– Гуляем?

– У тебя ранняя глухота? Прохаживайся взад-вперед, неужели это так трудно понять?

– С какой, собственно, стати? И потом, разговаривай со мной вежливо, я мог бы спокойно остаться дома в Париже, я не прохаживаться здесь, как ты выражаешься.

– Мог бы, но это так скучно!

– А это место, по-твоему, кипит весельем?

– Не торчи столбом, еще вызовешь подозрение. Присядь на скамейку, займись телефоном, посчитай овечек, постарайся выглядеть естественно, это все, что от тебя требуется.

Тома́ испепелил отца взглядом и опустился на скамейку посреди лужайки, напротив мавзолея. Достав айфон, он проверил сообщения. Серж сообщал, что его подружка вернулась под их общий кров, но уже вчера они снова поссорились. Филипп делился новостями о съемках. Мать волновалась из-за того, что никак до него не дозвонится, и спрашивала, не отправился ли он на гастроли, не простившись с нею.

– Эти тоже ни перед чем не останавливаются, – усмехнулся Раймон, появляясь рядом с Тома́.

– Ты о ком?

– О создателях скамейки, на которой ты пристроил свой зад. Представь себе, одновременно это погребальная урна. Наверное, они смешали пепел с цементом и вцементировали и беднягу Джеральда в вечность. Я ничего не придумываю, сам полюбуйся на табличку.

Тома́ повернулся и прочел:

Вечная память

Джеральду Фильмуру

(1949–2008),

покоящемуся здесь.

– А ведь он мог за всю жизнь ни разу не присесть, – поделился своим предположением Раймон.

Тома́ поднял голову и увидел Манон, наблюдавшую за ним от входа в мавзолей.

– Кажется, меня засекли, – прошептал он.

– Самое время! – с облегчением отозвался отец.

– Она не сводит с меня взгляд, – испуганно сказал Тома́.

Манон преодолела разделявшее их расстояние, остановилась перед скамейкой и попросила разрешения сесть. Она была настолько взволнована, что сцепила пальцы и не могла произнести больше ни слова. Тома́ тоже молчал, разговор был бы сейчас неуместен.

– Вы нашли свое счастье? – нарушила она наконец молчание.

– Откровенно говоря, я его здесь не искал.

Он думал, что она улыбнется, но ошибся.

– Что-то не так? – спросил Тома́.