Вместе или врозь? Судьба евреев в России. Заметки на полях дилогии А. И. Солженицына

Но «беспощадная борьба» не давала эффекта, ибо власть осуждала преследование евреев на словах и насаждала на деле (как, кстати, и алкоголизм). «В ходе ликвидации НЭПа [и раньше, но в ходе ликвидации кампания усилилась] на скамью подсудимых то и дело попадали многочисленные петроградские [и московские, одесские, и т. д. ] евреи — торговцы, нэпманы, советские хозяйственники, о чем подробно сообщали газеты. Два месяца, с января по март 1927 г., в Губсуде слушалось дело „шоколадных фабрикантов“ Маггида и Рывкина, обвинявшихся в даче взятки банковскому служащему Шапиро и в сокрытии доходов. Некий Иоффе, председатель трудартели, был посажен за растрату. Правление артели, состоявшее из жен репрессированных „торгашей и нэпманов“, было разогнано».[747]

Митингов в защиту Маггидов и Рывкиных никто не устраивал, смягчения приговоров не требовал. «Многочисленные газетные материалы о „плохих“ евреях только подливали масла в огонь антисемитизма», — констатирует исследователь.[748]

Н. И. Бухарин, выступая в 1927 году на 24-й Ленинградской губернской партконференции, особо остановился на росте антисемитизма в стране.[749] Население Москвы и Ленинграда «не видит еврейских бедняков и рабочих, заполняющих западные губернии, а знакомо только с теми евреями, кто преуспел более других и вырвался в крупные города, то есть с нэпманами и интеллигенцией. Конкуренция в бизнесе, на рынке труда и в интеллигентских профессиях — вот что порождало антисемитизм, по словам Бухарина».[750]

Вполне марксистское объяснение, но очень далекое от реальности: хотя среди нэпманов было много евреев, лишь небольшая часть евреев была нэпманами. Их травили в газетах, воспроизводя снова и снова клишированный образ «жида» — жулика и стяжателя, а галошей по лицу «ахали» Райхилей и Бейрахов в рабочих и студенческих общежитиях, поджигали на них рубахи в трамвайных депо, сыпали известь в глаза на стройках. Такая «райская» жизнь «вместе» не многих устраивала. Их тянуло подальше от этого рая, «отдельно».

Землеустройство

Недолгий период военного коммунизма в советской России завершился тотальным голодом 1921 года. Принято считать, что голод поразил Поволжье из-за небывалой засухи; но засуха лишь усугубила разорение гражданской войны и продразверстки. Поволжье стало эпицентром голода, но откуда он расползся по всей стране.

«Никаким пером невозможно описать, что значит голод, с которым сталкиваешься в таком городе, как Одесса, где прямо на улицах валялись трупы — много человеческих тел, буквально умерщвленных голодом», — говорится в отчете, подытожившем первые результаты деятельности в России американской еврейской благотворительной организации «Джойнт».[751]

Организация «Джойнт» была создана в начале Первой Мировой войны — для помощи ее жертвам. Это была «организация евреев, собиравшая пожертвования среди евреев для помощи пострадавшим евреям».[752] Так определялся ее характер и задачи. Но когда Герберт Гувер, будущий президент США, а в то время министр торговли, отозвавшись на призыв Максима Горького, пригласил к участию частные благотворительные организации, в числе отозвавшихся был «Джойнт». В ассоциацию АРА (American Relief Association) вошло 12 благотворительных организаций. Каждая из них направила в Россию своего представителя, чтобы на месте следить за распределением грузов и средств. От «Джойнта» приехал доктор Джозеф Розен, высококвалифицированный агроном, человек с редкой деловой хваткой и высокими душевных качествами.

Розен был выходцем из России. Семья его эмигрировала в Америку в конце XIX века, когда он был еще подростком. Он получил превосходное образование, стал крупным бизнесменом и администратором; его ждали блестящая карьера, богатство, высокое общественное положение. Отказавшись от всего этого, оставив семью, он отправился — спасать людей.

С августа 1921 года по январь 1923-го «Джойнт» направил в Россию деньги и гуманитарные грузы на сумму более восьми миллионов долларов — огромная по тем временам сумма! Розену пришлось не только следить за тем, чтобы грузы и деньги шли по назначению, но, как агроному, заняться, пожалуй, наиболее ответственным делом — надо было не допустить повторения бедствия не следующий год. Угроза была реальной: посевной материал был съеден, пять миллионов акров земли (два миллиона гектаров) могли остаться незасеянными.