Вместе или врозь? Судьба евреев в России. Заметки на полях дилогии А. И. Солженицына

Витте хотел тотчас отдать приказ об аресте председателя Петербургского совета Г. С. Носаря (Хрусталева), но ему посоветовали с этим повременить, дабы не вызвать нового возмущения еще не остывших рабочих. Солженицын называет Носаря-Хрусталева подставной фигурой, за чьей спиной якобы орудовали «несравненные руководители Парвус и Троцкий» (стр. 370). Но это не что иное, как опрокидывание будущего в прошлое — по рецепту марксиста Покровского, для которого история была не наукой, а политикой, туда «опрокинутой».

Впоследствии Троцкому пришлось сыграть выдающуюся роль в революционном движении, тогда как роль Носаря была незначительной, но в 1905 году подлинным лидером рабочего движения в столице был именно Носарь-Хрусталев. Беспартийный интеллигент, позднее примкнувший к меньшевикам, юрист по образованию, он оказался блестящим организатором и трибуном. Его авторитет в рабочей среде был непререкаем. Эти были те самые рабочие, которые всего несколькими месяцами ранее, в январе, под руководством Гапона, с хоругвями и церковными песнопениями, шли поклониться царю и просить выслушать их нужды, но, встреченные картечью, бежали, оставляя на мостовых истекающих кровью товарищей. В октябре, под лидерством Носаря, они были сплочены и непреклонны. Но после 17 октября рабочее движение стало утрачивать свою монолитность, а авторитет Совета и его председателя — быстро падать.

Учитывая все это, Витте согласился выждать.

Любопытно сопоставить то, как эти события отложились в памяти разных участников — в зависимости от их сектора обзора. Если Витте делал ставку на раскол единого антиправительственного фронта и прибегал к маневрированию, то жандармский генерал А. В. Герасимов, в то время — начальник Петербургского охранного отделения, понимал борьбу с революцией так, как ему и было положено по должности: «держать и не пущать». Всё, кроме лобовых ударов, с его точки зрения, лишь способствовало успеху революции. Под его пером Манифест 17 октября не ослабил революционного напора, а усилил его. Для него малейшее неодобрение скулодробительных мер — это свидетельство слабости и некомпетентности. Особенно достается от Герасимова его тогдашнему начальнику П. И. Рачковскому. Матерый мастер политических провокаций и сыска предстает в книге А. В. Герасимова глупым, претенциозным дилетантом. «Философия» генерала Герасимова прекрасно выражена в приводимом им эпизоде, касающемся первого его доклада у вновь назначенного министра внутренних дел П. Н. Дурново:

«Я чувствовал, что мой доклад был Дурново несколько не по вкусу. Он морщился и наконец перебил меня:

— Так скажите: что же, по-вашему, надо сделать?

— Если бы мне разрешили закрыть типографии, печатающие революционные издания, и арестовать 700–800 человек, я ручаюсь, что я успокоил бы Петербург.

— Ну, конечно. Если пол-Петербурга арестовать, то еще лучше будет, — ответил Дурново. — Но запомните: ни Витте, ни я на это нашего согласия не дадим. Мы — конституционное правительство. Манифест о свободах дан и назад взят не будет. И вы должны действовать, считаясь с этими намерениями правительства как с фактом.

Наша беседа длилась около часа. Больших надежд она в меня не вселила».[241]

(Правда, через некоторое время Дурново, согласно Герасимову, «исправился», то есть стал проводить линию на усиление репрессий, получая на то согласие царя и Трепова через голову Витте).

Носарь-Хрусталев был арестован только 26 ноября, никаких эксцессов не последовало. 3 декабря был арестован весь Совет рабочих депутатов в составе 267 человек. Это также не вызвало беспорядков в столице.

Через три дня после ареста Петербургского Совета в Москве состоялся съезд железнодорожников, который призвал к всеобщей забастовке и превращению ее в вооруженное восстание. Но мало где последовали этому призыву, кроме самой Москвы — но так как вооружённое восстание во второй столице оказалось одной из немногих изолированных вспышек, то и подавить его не составило большого труда. Петербург же, вопреки опасениям Герасимова, оставался относительно спокойным. Это позволило снять наиболее надежный Семеновский полк под командованием генерала Г. А. Мина и послать его на помощь московскому генерал-губернатору адмиралу Ф. В. Дубасову.

Московский генерал-губернатор адмирал Ф. В. Дубасов

Жестоко подавленное декабрьское восстание и стало высшей точкой революции, после чего она пошла на спад. Как только наступило успокоение во второй столице, адмирал Дубасов, не желая мстить побежденным, поверг на высочайшее имя предложение судить мятежников не военным, а гражданским судом (это значило — не применять к ним смертной казни). Но император не понял такой мягкотелости. Как мелкий человек он был мстителен.