Вне имён

«Здравствуй, Фрэд! Тогда…не говори Марии ничего. Не говори… Мне надо во всём разобраться. Как? Не знаю. Если можешь, удали каким-то образом моё письмо из сети (я слыхал, что интелы иногда могут делать подобное). Где Мария, как она, не попала ли в неприятности? Теперь я сильно волнуюсь за нее. Пожалуйста, сообщи, если что о ней узнаешь. Я теперь – инвалид. Живу в соседней с Николаем квартире (не знаю, можно ли мне теперь подписываться «Николай»). Как ты думаешь, Фрэд, в моем теле теперь – сосед-инвалид? Нас поменяли местами? Зачем? Пиши мне… Я постараюсь вспомнить всё и написать, как это произошло. Фрэд, сейчас я только с тобой могу поделиться моей бедой.

То ли «Николай», то ли «инвалид Владик».

Глава 5. Ключ

– Блин! – Эйджен смотрела на Марию с досадой. – Скучно… Снова – трудотерапия, клеить коробки… Потом – сон среди дня. Жрать три раза… Бурду всякую. Я тут скоро превращусь в толстую свинину!

– В свинью, хочешь сказать?

– Ага! А есть разница?

– Наверное, в этом случае – нет. Эйджен, а кто эта новенькая из общей палаты, которая всё время плачет?

– Эта? Кажется, Ангелиной зовут. А что?

– Мне её страшно жаль. Что с ней?

– Она…Политическая. Кажется, что-то подожгла.

– А что с Галиной, тоже новенькой, из «надзорки»?

– Та – действительно без крыши. Её скоро в нашу палату переведут. Только в нашей есть кровать свободная. У неё, как санитарки между собой говорили, «сезонное обострение», а лечить её – бесполезно; это не лечится. Чуть-чуть притихнет – сразу отпустят. Дуракам везет.

Они сидели в так называемой «гостиной»: в обширном помещении, в котором «гуляли» более-менее свободные пациенты (не из общей, «надзорной», палаты). Здесь же, по утрам, проводили так называемую «трудотерапию», тут же три раза в день выдавали пищу, тогда в стенке окошечко раздачи открывалось. Огромный плазменный телевизор тоже висел тут, высоко, на стене. Непонятно, для кого он был установлен: днем он был всегда выключен.

– Эйджен!

– А?

– Ты… Помнишь, как мы вчера кино смотрели? Про психушку. Смешно в психушке про психушку смотреть, правда?

– «Пролетая над гнездом кукушки»… Нет, я такое не люблю. Мне больше мульт про гестапо понравился.

– Ну, всё равно… Как ты думаешь, если бы всех, кто здесь находится, взяли бы и отправили куда-нибудь на волю, на море, в лес, в нормальные условия жизни…То, быть может, у всех у них психика восстановилась бы?

– Не знаю. Вряд ли. Хотя… Кто его знает. Это был бы совсем другой мир.

– Иногда я хочу в другой мир. До того хочу, что даже согласна была бы… Для этого умереть.

– Это – моя область. Это – я суицидник. А ты… Ещё помиришься со своим Николаем.

– Правда?

– Всё может быть.

– Сегодня – тоже попросимся кино ночью смотреть?

– Ага. Сегодня Настенька дежурит. Я её почти что люблю. Она разрешит.

– Смотри, кажется, снег падает!

– Действительно!

Они подошли к окну.

– Говорят, здесь стёкла особые. Бронебойные. Не вышибешь. Ты кромсала когда-нибудь тонкое стекло руками? Ну… Если бокал в руках сильно сжать…

– Нет, – Марию передернуло.

– А это – толстое… Или же – высокопрочное. Одна пациентка в «надзорке» подбежала к окну и успела удариться об него всем телом.

– И – что?

– А ничего. Оттащили и привязали к кровати. И магнезию вкололи. А стекло не разбилось.

– Хочешь, я тебе ещё одну тайну открою? О себе что-то расскажу, – помолчав немного, сказала Эйджен. И, не дождавшись ответа от Марии, которая вдруг призадумалась, добавила:

– Я стихи пишу. Иногда. Сегодня тоже написал. О тебе. Прочесть?

– Наверное, не надо.

– Почему? Боишься, что не понравятся?

– Ага…

– Чушь. Слушай:

Ты – роза печали ясной.

А я – чертополох на поле.

Судьба тебе – быть прекрасной.

А мне – быть грозой и болью.

Ах, если бы мне не думать,

И не завидовать чёрно.

И не душить тебя дурью,

И не издеваться томно.

Ты – словно звезда в ненастье.

Но мне не нужны звёзды.

Влюбляться в тебя – напрасно.

Но и не влюбляться –

Поздно.

– Перестань, Эйджен! Ты фантазируешь, но я-то здесь при чем? Слова – это просто вода. И чувства – просто вода. Но, бывает, отрываешься от берега, и плывешь по ним вдаль; что-то напридумываешь, вообразишь – тут оно с тобой и случается… Мы придумываем любовь. Иногда – так нелепо придумываем… Я не звезда и не роза, Эйджен. Я – пациентка психушки. Мы обе – пациентки психушки.

– Вот ты и проговорилась: «обе»… Ты считаешь меня обычной девушкой? Только, у которой поехала крыша… Ты скоро, наверное, посоветуешь мне, как это делали другие, одеть красивое платье и танцевать перед зеркалом, внушая себе, что я – принцесса?!

– Я не верю в вербальную мотивацию, в аффирмации там всяческие и подобную чушь… И позитивная психология мне чужда. И я не знаю, что нужно тебе в этой жизни. И не хочу тебя учить. Будь собой. И делай, что хочешь, но не цепляй других, тех, кто абсолютно ни при чем. Я пройду мимо, и, когда это произойдет, то недели через две ты забудешь обо мне, что я вообще была. Просто тебе здесь скучно и нечем заняться.

– Противная! А если я отыщу тебя после, на свободе?