Вне закона

Джуд даже смех пробрал. Ишь, до чего раздухарилась. Ей даже удалось вырваться от Джуд, но стоять она не могла — до того ослабела. И поползла к дверям на всех четырех, да к тому же голая. Ведь до этого Джуд никогда не оставляла дверь открытой. Кукурузная Дева умудрилась заметить это и теперь отчаянно пыталась спастись. Джуд усмехнулась: ну и зрелище! Голая, в чем мать родила, Кукурузная Дева отчаянно рвется к двери, волосы тащатся по полу, точно грязная спутанная грива животного. А сама-то, кожа да кости! Просто страсть смотреть. Ребра можно пересчитать. Даже коленки толще, чем сама нога. А ляжки не толще, чем два пальца Джуд, сложенные вместе. Одна попка чего стоит! Смешное все же это слово, «попка», всякий раз вызывает улыбку. Давным-давно миловидная кудрявая женщина, что-то напевая себе под нос, втирала в маленькую попку Джуд сладко пахнущий белый порошок, перед тем как надеть на нее подгузники. А уж потом Джуд наряжали в хорошенькое вышитое платьице с танцующими котятами. Или, может, то была ночная рубашка, а вместо подгузников ее просто пеленали?..

Джуд смотрела как завороженная. Еще никогда Кукурузная Дева не выказывала столь открытого неповиновения! И напоминала она сейчас грудного младенца, не умеющего ходить. Вот уж не ожидала Джуд, что у Кукурузной Девы такое огромное желание жить. И тут пришла неожиданная мысль: пусть себе живет и всю жизнь чтит меня. Ведь я оставила на ней свою отметину, она этого никогда не забудет.

Священник, он же жрец, наделен огромной властью. Может даровать жизнь, может и отнять. Итак, решено, она дарит ей жизнь. А теперь надо взобраться на похоронные дроги, вот так. И облить себя бензином. Все кругом облить, заключить в священный замкнутый круг. От противного всепроникающего запаха трепетали ноздри, на глаза навернулись слезы, теперь она почти ничего не видела. Но ей и не надо видеть. Все внутри ее, все, что ей нужно видеть. Больно только первые секунды. А потом… потом будет уже слишком поздно.

Клик-клик-клик, защелкала она зажигалкой скользкими от бензина пальцами, и вот вспыхнул тоненький и светлый язычок пламени.

Смотрите, на что я способна, задницы, самим небось слабо!..

СЕНТЯБРЬ

МАЛЕНЬКОЕ СЕМЕЙСТВО

Это был их первый выезд на природу вместе. В заповедник Кротон-Фоллз. Втроем, всей семьей. Нет, тут же поправился Залман, это еще не совсем семья.

Поскольку мужчина и женщина не сочетались браком. И статус у них пока что неопределенный. То ли любовники, то ли друзья. А девочка, она дочь этой женщины, матери-одиночки. Но всякий, кто видел их, сразу думал — семья.

Середина сентября. День выдался теплый, солнечный. Залман, измерявший теперь время в понятиях «до» и «после», вдруг подумал: а ведь прошло ровно пять месяцев «после». Но это всего лишь случайное совпадение.

От Йонкера, где он теперь жил, Залман доехал до Махопака, забрать Леа Бэнтри и ее дочь Марису, они теперь тоже жили в новом доме. Леа с Марисой заранее запаслись продуктами для пикника. Заповедник Кротон-Фоллз, недавно обнаруженный Леа, находился всего в нескольких милях от городка.

— Такое красивое место, — сказала Леа Залману. — Такое тихое…

И Залман понял, что она на самом деле хотела сказать. Там Мариса будет чувствовать себя в безопасности.

Теперь Леа Бэнтри работала врачом-лаборантом в женской клинике Махопака, штат Нью-Йорк. А Майкел Залман временно преподавал математику в средних классах большой муниципальной школы Йонкера. А также помогал школьному тренеру по футболу, баскетболу, бейсболу.

Марису записали в небольшую частную школу в Махопаке, без всяких приемных тестов, собеседований и прочих формальностей. Здесь к каждому ученику был индивидуальный подход, при необходимости назначались дополнительные занятия.

Словом, образование в частной школе Махопака было на самом высоком уровне. К тому же и Майкел Залман всегда был готов прийти на помощь.

«Никто не знает, через что довелось пройти тебе с дочерью. И я… я так привязался к вам обеим… Пожалуйста, позвольте мне стать вашим другом!»

Майкел Залман полюбил Леа Бэнтри, еще не будучи знаком с ней. А когда познакомился, полюбил еще больше. Но про себя поклялся, что будет хранить это чувство в тайне, пока не поймет, что Леа готова принять его.

Сама же Леа не раз говорила, что с нее чувств и эмоций достаточно. Ей еще долго, очень долго, ничего такого не нужно.

И Майкел не переставал ломать голову: что же это означает? Лишь только то, что она говорила, или под этими словами крылся подспудный смысл: «Не делай мне больно. Не приближайся!»

Ему нравилось, что Леа заставила Марису называть его «дядя Майкел». Это означало, что его пусть и временно, но признали. Пока же в присутствии Залмана Мариса вообще никак его не называла.

Иногда Залман ловил на себе взгляды девочки. Быстрые и робкие. И делал вид, что вовсе их не замечает.

Им всем была свойственна некоторая неуверенность в поведении. Всем троим. Словно за ними наблюдали через камеру (вполне естественно после того массмедийного кошмара, что довелось пережить).