Внедрение

— Я как-то использовала в лечении слова. Когда подобрались нужные переливы, все получилось.

— Каждый человек имеет разные возможности. Но что-то получается лучше. Ты, говорят, начертания делаешь?

— Мне так легче. Весь мой мир — знаки и образы.

— А что больше нравится, описать весь мир текстом или нарисовать?

— Нарисовать. Описать тоже можно, но если вы про суть вещей, то лучше ее нарисовать. Она отличается от формы предметов.

— Так я и поняла. А мне проще выразить эту суть музыкой, пением.

— Я слышала звук цветов, только еле-еле.

— Ну вот, ты знаешь, о чем речь. Таких, как ты, называют проснувшимися. Можно проснуться в любом возрасте. Будешь приходить ко мне, я помогу освоиться.

— А направление культуры?

— Зачем? Я бы отправила тебя в художественное училище.

— Но я не готовилась. Там надо школу художественную заканчивать, и экзамены еще.

— У меня есть там знакомые. С поступлением проблем не будет. Это же не институт.

— А знаете, мне очень хочется туда поступить. Прямо свербит.

— Чувствуешь, что надо.

— Но меня все отправляли в медицину.

— Если бы ты была Мастером Глины, то и я отправила бы. А лечить можешь и ты, и я. Каждый по-своему. Так что никуда целительство от тебя не денется.

Я рассказала про Катю, про приключения в поезде.

— Там темные, а мы кто? И как объединяемся?

— Там не все темные. Там заблудшие. Все люди здесь «на спецзадании». Но условия таковы, что смысл своего появления надо понять. Многие и не пытаются. Обустраиваются, словно навсегда, набирают денег, домов, машин, славы, будто это и есть цель. Пришло время уходить, а с собой ничего и не заберешь, — она смеется, — а некоторые мечтают остаться на подольше, и даже навечно.

— А кто темные, которые не все?

— Те, кто не люди. Есть и такие. У них ауры нет.

— Но есть те, кто им служит.

— По контракту. Взамен материальных благ. Там тоже свои Мастера. Но это все же люди. Только они идут против своей цели. И на определенном этапе приходит понимание этого. И тогда их убирают.

— Нас тоже убирают?

— Любого, кто достигает определенного уровня. Если не спрятался. Не зависимо от эпохи, строя и страны. Только называется по-разному. Где-то католическая инквизиция, хотя это просто прикрытие. Если составить карту сожжений, то подавляющее количество придется на протестантские страны. А где-то — репрессии.

— То есть, сжигали не ведьм?

— А тебя как назвали бы в средние века? — опять смеется Вера Абрамовна, — рано или поздно донесли и сожгли бы. Даже за найденные несколько листков из травника хватали. И это в России, уже при Петре. А в Европе что творилось.

— Но я же не ведьма!

— А настоящих колдунов и ведьм никто и не трогает. И не трогал. Это только в баснях религиозных их пытали да сжигали. Как ты думаешь, ведьма, не ограниченная моралью в средствах, даст себя просто захватить? Ты ее попробуй найди еще. Да и те, кто сжигал, на одной стороне с ними.

— А зачем же пытали, если не ведьмы? На себя чего хочешь, наговорят.

— У темных все по справедливости, все по понятиям. На западе это называется юридизм. Да и никто законы бытия обойти не может. Поэтому сказанное слово просто так не остается. Всегда будут невидимые свидетели, которые все запишут, а потом, когда смогут — предъявят. И когда во время пытки получают ложное признание, расчет именно на это. Пытали. Сказала, что ведьма, что дьяволу поклоняешься — все. Словесно отреклась от Творца и согласилась с работой на темных. Особенно, если кого-нибудь сдашь. Но все равно убьют. Причем побыстрей. Сожгут или расстреляют, дело техники. Потому что, если отпустить, смысл теряется. Человек должен умереть с такой словесной формулой. Как предатель. Темные предпочитают сжигать. Жертвы обычно сжигают. Древние культы никуда не делись. Наоборот, захватили власть. Но об этом мы поговорим позже. Надо идти. Мама будет волноваться.

— И что мне делать?

— Жить, учиться, тренироваться, помогать людям.

— В художественное училище?

— Туда. По крайней мере, будешь под присмотром.

— А к вам когда?

Мы вернулись в кабинет. Мама увлеченно читала какую-то статью.

— Ой, ну как, послушали? — оторвалась она от страницы.

— Мама, я поступаю в художественное училище.

— Неожиданно. А пение?

— Это к дяде Васе. Но я буду заниматься с Верой Абрамовной для всестороннего развития искусства.

— Спасибо вам. Она же не рисовала, как поступит? — спросила ее мама.

— Не беспокойтесь. Было бы желание. Вы устроились?

— Да, дают квартиру. Правда, ремонту там ужас, бывшая коммуналка. Но вся наша. Потолки высокие. Работа рядом. А училище это где?

— Я вам сейчас напишу адрес, телефон и к кому подойти. И сама позвоню. Вы, пока здесь, поезжайте, познакомитесь, все обговорите. Если возникнут вопросы, сразу звоните или приезжайте, не стесняйтесь.

Квартиру пошли смотреть на следующий день. Сначала зашли в ЖЭК за ключами. Дом двухэтажный, в этом же дворе. Важная тетя сказала, что это временно. Дадут однушку в строящемся панельном доме. Или эту оставят, если договоримся. Аккуратно спросила, кем нам приходится Дмитрий Семенович и его супруга. «Это наши близкие», — ответила я. Тетя заулыбалась.